Михаил Каштанов - Рождённый в сраженьях...

Жив, здоров и невредим. Коренастый. Даже на взгляд, физически крепкий. Выправка, иначе не скажешь — офицерская. Выглядит даже моложе своих сорока пяти. Высокий лоб, подчеркнутый зачесанными назад волосами. Густые, прокуренные до рыжины, усы. Взгляд открытый, внимательный. Движения расчетливо-скупые, точные. И ни следа хромоты. А ведь была, была — память о ссылке и травме.

Новиков замер, стараясь даже не дышать. Сталин мягкой, легкой походкой подошел в трибуне, провел ладонью по усам, оглядел напряженно застывший строй военных.

— Товарищи командиры. От лица всего Советского народа, хочу выразить вам глубокую благодарность за ваш ратный труд. Вы, бойцы и командиры нашей славной Красной армии, с честью выполнили задание партии и правительства. Ваше мужество и стремление к победе, позволили в кратчайший срок дать отпор зарвавшемуся врагу, сорвали планы по втягиванию нашей страны в длительную войну на Дальнем Востоке.

Мы, весь Советский народ, заняты строительством своей страны. Своего будущего. И мы никому не позволим нам мешать. Сильное государство, сильно не только своими заводами и фабрикам, не только трудом крестьянина, рабочего, служащего — но и своей армией. Армией, которая сможет отразить агрессию и разбить врага.

Наш советский народ хочет быть уверен, что наша страна находиться под надежной защитой. Для этого нужна армия, оснащенная не только передовой идеологией, но и самым совершенным оружием.

Там, на Западе, многие считают, что мы, нищие и голодные, в разоренной гражданской войной и интервенцией стране, неспособны создать и обеспечить всем необходимым настоящую, современную армию. Они сильно ошибаются.

Наш народ не хочет воины. У нас много дел на мирном фронте. Но мы вынуждены возродить регулярную армию, принять программу создания военно-воздушного и военно-морского флотов. Успехи первой пятилетки позволяют нам с уверенностью заявить, что наша промышленность способна справиться с этой задачей.

Сталин сделал неторопливый глоток воды и также не спеша, подчеркнуто аккуратно, поставил стакан на место.

— Мы, большевики, и мы обязаны не бояться видеть и говорить правду. Наша армия и наша страна, сейчас, неготовы к большой войне. Мы должны признать это. Признать и сделать все, что бы в кратчайшие сроки исправить положение. И нельзя рассчитывать, что за вас это сделают товарищ Сталин или товарищ Фрунзе. Каждый, кто любит свою Родину, должен отдать все свои силы, все свое умение — только тогда мы сможем выполнить наш долг. Товарищи командиры вправе гордится своими высокими наградами, они их заслужили. Родина высоко оценила ваш подвиг. И с вас, командиров — орденоносцев, спрос будет особый. Мы надеемся, что вы оправдаете доверие нашего народа. Верим, что вы будете так же храбро, не щадя своих сил, трудится, как и воевали.

Новиков аплодировал вместе со всеми. Такого он не слышал давно ни в этом времени, ни в будущем. Ни каких славословий. Все четко, по делу. Пять минут. Максимум информации и минимум слов. Да и манера ведения речи завораживала. Голос негромкий. Чуть заметный кавказский акцент не режет слух на фоне литературно правильного русского языка, скорее подчеркивает мысль, концентрирует внимание слушателей. Получалось, что слушали ни Сталина, а то, что он говорит. Воспринимали не форму, а суть. Конечно не все, но большинство. Получалась не речь, а скорее обращение к собравшимся в зале ТОВАРИЩАМ. И ещё внимательный взгляд, чуть прищуренных глаз. Не страшный, даже доброжелательный, но очень внимательный. Просканировал всех, а на Новикове (или это только показалось) даже задержался. На аплодисменты — улыбнулся. Чуть повернув голову к стоящему за его правым плечом Фрунзе, что-то ему сказал. Также легко и неторопливо покинул трибуну.

После речи Сталина вручали награды. Запомнилось крепкое рукопожатие Котовского. Сухие, старческие руки Калинина. И слезы на щеках Никишина, на груди которого рядом с Георгиевским крестом алел орден Боевого Красного Знамени.

Сфотографировались для прессы и на память. Ну и какой же праздник без застолья!? Торжественный обед. Блестели и сверкали многочисленные хрустали на столах и люстрах. Соперничая с ними, блестели голубоватыми искрами сапоги военных, льдисто отсвечивали скатерти. Во всем этом великолепии скромно багровели знамена орденов на кителях командиров. Распорядители развели всех по столам на определенные неведомым протоколом места. Увидев перед собой целый набор ножей и вилок разнообразных размеров и форм, Новиков растерялся. Оглянулся в поисках поддержки, но Никишин оказался на другом конце стола.

— И что со всем этим делать?

— А черт его знает! Сам до сих пор мучаюсь.

Новиков недовольно покосился на нежданного шутника и от удивления чуть не открыл рот. Радом, добродушно улыбаясь, в густые русые усы, стоял Фрунзе.

— Товарищ народный ком…

— Вольно, лейтенант, вольно. Мы не на плацу. Товарищ Новиков, если не ошибаюсь. Спаситель наших танкистов и гроза китайцев. Перед врагом не терялись, неужто перед этим спасуете?

— Не спасую, товарищ народный комиссар, — Новиков уже оправился от неожиданности, — но подучится бы, застольному этикету, не мешало.

— Успеете. Какие ваши годы.

Нарком тихо рассмеялся и пошел к столу для членов правительства.

Было шампанское, были тосты и здравицы. Тихо играл камерный оркестр. (!) Выпитое не пьянило, но несколько сняло напряжение. Потихоньку за столами завязались разговоры. Сначала поодиночке, а потом и небольшими группами потянулись к курительной комнате самые заядлые курильщики. После ухода Сталина, почувствовали себя совсем свободно. Удивительное все-таки создание военный человек. Прошло совсем немного времени и он почти в любой обстановке чувствует себя пусть не как дома, но успевает освоиться, приспособиться и создать вокруг себя свой маленький мирок привязанностей и интересов. Разлитое по бокалам красное вино. Тосты за знакомство, службу и дружбу. Обстановка стала более непринужденная. Фрунзе и Котовский стояли в окружении старших командиров. Доносились приглушенные голоса, кто-то яростно жестикулировал, доказывая свою правоту.

Наверное, на каждом празднике или застолье возникает момент, когда человек как бы выныривает из праздничной обстановки, выключается из общего процесса создания праздничной атмосферы. Чувствуешь себя при этом по особенному неуютно — словно ты одинокий зритель в театре, где актеры играют не для тебя. Чаше всего это длится несколько секунд или минут, но иногда растягивается надолго и тогда лучше всего просто уйти, чтобы не портить праздник. А если уйти нельзя? На Новикова как раз накатило такое неприятное состояние, и он мучительно, но безуспешно пытался из него выйти.