Туллио Аволедо - Крестовый поход детей

Потому что они были невинны . Единственная их вина заключалась в том, что они принадлежали к вражескому племени. То, что они делали, было не менее аморально, чем то, что сделали с их народом нацисты.

С другой стороны, он и самого себя не мог назвать невиновным. Если в том, что делали его товарищи на станции, была вина, то часть ее лежала и на нем.

Один выстрел — один шаг.

Когда Серджио дошел до середины пути, выстрелы наконец закончились. Он продолжил идти в тишине, слушая скрип снега под ногами.

Башня, серая и старая, как средневековые руины, высилась над ржавыми поездами и электропроводами, висевшими в воздухе.

Серджио подошел к этой устрашающей башне походкой старика.

А теперь он карабкался по старой металлической лестнице. Холод железа передавался рукам даже сквозь тяжелые защитные перчатки. От металла исходил неприятный запах. Запах крови.

На самом верху лестницы находилась небольшая металлическая платформа и дверь в стене.

Дверь была не заперта.

Серджио толкнул ее, держа ружье наизготовку.

Но, взглянув на пол, он убедился, что бояться нечего. Последние следы на толстом слое пыли были оставлены несколько дней назад.

Комната была просторной. В свете, с трудом проникавшем сквозь грязные стекла, виднелось заброшенное и грязное пространство. Несколько стекол было выбито, и этим воспользовались мыши, устроившие в башне свое маленькое царство. Об этом красноречиво свидетельствовал ряд улик: обгрызенные куски картона, разбросанные повсюду мелкие черные экскременты и характерный животный запах, знакомый всякому обитателю туннелей, — даже родной, как когда-то людям казались родными запах травы и земли.

Свет проникал в помещение неравномерно: некоторые стекла заросли грязью так сильно, что стали почти непрозрачными. Серджио дошел до самого темного угла. Там на деревянной подставке лежала бомба.

Крисмани узнал ее по описанию, которое дал ему отец Дэниэлс.

Но, несмотря на это, он был удивлен тем, насколько обыденный, даже банальный у нее вид.

В его воображении бомбы выглядели по-другому. В том, что такая небольшая и так мало отличающаяся с виду от обычной сумки вещь могла разрушить целый город, было что-то невероятное.

Он подошел поближе и провел пальцами по ее поверхности.

«Мы ведь с тобой, по сути, одинаковые. Ты и я. Мы оба сделаны специально для того, чтобы нести смерть. Мы различаемся только разрушительной силой».

Он отнял пальцы от бомбы и сел рядом с ней.

Снял противогаз. Теперь мышиный запах стал практически невыносимым. Но ему было наплевать. Он уже был по ту сторону подобных вещей. Окончательно по ту сторону.

Он снова задумался о том, как правильно поступить с этой ужасной вещью. С вещью, которая уже принесла смерть слишком большому числу людей. Отдать Дэниэлсу? Позволить отвезти в Рим и взорвать монстров из Нового Ватикана? Не должен ли он оставить ее, сохранить для своего народа? Что лучше, что хуже? Серджио тряхнул головой. Он ни в чем не был уверен. Видение облака Монстров на вершине небоскреба встревожило его. А если Сыны Гнева были правы? Если уничтожение этих адских созданий — благо?

Серджио улыбнулся. Это были уже не его проблемы.

Свой долг он выполнил. Или, по крайней мере, попытался. Ему не удалось спасти детей, но он защитил город от фанатиков.

Это были уже не его проблемы. Уже нет.

Он расстегнул кобуру. Достал пистолет.

Посмотрел сквозь разбитое стекло на падающий снег.

Интересно, снег когда-нибудь прекратится? Настанет ли день, когда небо снова станет голубым, а солнце перестанет быть врагом?

Быть может.

Как знать.

От него это больше не зависело.

Это никогда не зависело от него.

Он прислонился спиной к стене. Закрыл глаза.

Постарался не думать о том, что будет после .

Если вообще существовало какое-то после. Он вполголоса пробормотал молитву, слышанную им в детстве.

Его правая рука поднесла пистолет ко рту.

Услышав выстрел, все вздрогнули.

Посмотрели в сторону башни.

Дэниэлс мгновенно понял, что произошло. И так же мгновенно принял решение.

Расстрельная команда, сформированная из пяти Альберти и пяти жителей Бонолы, уже направила свои ружья на дюжину оставшихся детей.

Это были самые младшие из детей, от двух до пяти лет.

Они дрожали.

У них на глазах умерли их родители, старшие братья и сестры, которых одного за другим забирали к вооруженному пистолетом человеку, ждавшему в конце платформы. Руки этого человека были выпачканы в крови, а противогаз заляпан кровью и мозгами. За его спиной стоял другой человек, чьей функцией было перезаряжать пистолет, чтобы казни проходили быстро и бесперебойно.

Бойня приостановилась, когда очередь дошла до детей.

Человек, который должен был забрать и отвести на казнь следующего приговоренного, не смог найти в себе сил сделать это.

Когда Серджио подумал, что все пленники уже мертвы, когда он принял решение убить себя, двадцать детей были еще живы.

— В чем дело? — спросил Самуэль, раздраженный неуверенностью человека. — Давай. Уже почти все.

— Я не могу.

— Тогда ты, — приказал раввин второму человеку, сопровождавшему жертв.

Работа в паре экономила время. Пока один вел жертву к палачу, второй возвращался за новой.

Это был своего рода конвейер. Эффективный и бесчеловечный.

Пространство между платформами превратилось в огромную могилу. Трупы падали один на другой и дошли уже почти до уровня платформы.

На верхушке кучи были самые маленькие тела. Светловолосая девушка, которой было не больше четырнадцати лет, смотрела в небо остекленевшим взглядом. Тепло быстро покидало плоть на ледяном воздухе.

— Веди следующего, — приказал Самуэль.

Но и второй человек отказался повиноваться.

Самуэль посмотрел на детей. Охваченные ужасом, они жались друг к другу. Оторвать их друг от друга и убить поодиночке было попросту невозможно.

Тогда он выбрал десять человек и приказал им сформировать расстрельную команду.

И вот они выстроились. Взяли детей на прицел.

Команда смотрела на раввина в ожидании приказа.

В этот момент Джон Дэниэлс вышел из толпы наблюдающих и загородил собой дрожащих детей.

— Прочь с дороги, — прорычал Самуэль.

Но Джон не послушался. Он взял одного из самых маленьких детей на руки. Ребенок прижался дрожащей от страха головой к его груди. Джон погладил его по волосам. По его пальцам пробежала вошь. У ребенка были грязные волосы, от них неприятно пахло. Но они были цвета спелой пшеницы. Цвета, который теперь был почти забыт.