Кирилл Бенедиктов - Завещание ночи

— Работа у нас такая, — важно ответил я, целуя ее. — У тебя багажа много?

Она засмеялась.

— Боишься надорваться? Узнаю гигантского ленивца Кима. Только этот баул. Ну, пошли на автобус?

— Обижаешь, — я взял ее сумку. — Мы на автобусах не ездим. Нас ждет pоллс-pойс.

Сумка была нетяжелая, отсутствие другого багажа наводило на мысль, что визит планировался краткосрочный. Жаль, подумал я.

Мы вышли из зала ожидания и двинулись к стоянке такси. Сталлоне был тут как тут, пил газированную воду из личного раздвижного стаканчика. Этим он мне понравился еще больше.

— Сергей, — позвал я его. — Мы уже здесь, можно ехать.

Он обернулся и подавился водой. Я довольно оскалился — мне нравится, как окружающие реагируют на Наташу.

— Ага, — произнес он, наконец. — Вот, значит, в чем дело было…

— А ты думал, — гордо сказал я. — Ну, погнали.

Обратная дорогa показалась мне намного более рискованным предприятием, потому что Сталлоне то и дело смотрел не на дорогу, а в зеркальце, которое, в свою очередь, повернул так, что в нем отражалась исключительно Наташа. При этом он непривычно долго молчал, и я даже заинтересовался, что же он собирается такое выдать, чтобы завоевать расположение своей пассажирки.

— С югов вернулись? — разродился он, наконец.

— Что? — переспросила Наташа, отрываясь от созерцания пейзажа.

— Говорю, с югов, наверное, вернулись? — с готовностью повторил Сталлоне. — Загарчик-то какой фирменный…

— Якутский, — улыбнулась Наташа прямо в зеркальце (машина вильнула). — Там днем на солнце до пятидесяти градусов доходит.

— Ничего себе, — удивился Сталлоне. — Вы что же, живете там? Даже несправедливо как-то… Такая девушка красивая, а живет где-то в тундре…

— Работаю, — поправила Наташа. — Я геолог.

Сталлоне тонко улыбнулся и снова поправил очки.

— Издеваетесь? — кротко спросил он. — А то я геологов не видел…

Он был, в общем-то, прав. До встречи с Наташей у меня было достаточно стереотипное представление о девушке-геологе: невысокое, коренастое создание с огрубевшими чертами обветренного лица, не выпускающее изо рта сигарету. Наташа соответствует этому стереотипу с точностью до наоборот.

— Никто не верит, — пожаловался я. — Все думают, что она манекенщица.

Сталлоне восхищенно помотал головой. По-моему, в горле у него застряли какие-то слова типа «ну ни фига ж себе», но он сдержался.

— И что же вы там делаете, в своей Якутии? — спросил он. — Нефть, наверное, ищете? Или золото?

— Алмазы, — снова улыбнулась Наташа. Я взял ее руку в свою.

— А вот теперь она обманывает, — сказал я. — Она ищет мамонтов в вечной мерзлоте. Огромных, костлявых мамонтов, замерзших в глыбах прозрачного льда, они растапливают лед горелкой, мясо едят сами, а бивни продают японцам за валюту. Правда?

Я заглянул в ее смеющиеся глаза. Мне было хорошо, очень хорошо. Вот ради таких мгновений стоит жить, подумал я.

Серега высадил нас во дворе моего дома, взял точно по счетчику, пожелал нам приятно провести время и уехал, чуть не сбив спокойно пересекавшую наш уютный тихий дворик Пашкину бабушку. Я взял Наташу за руку, и мы гордо прошествовали в дом мимо оккупированной пенсионерами нашего подъезда лавочки. С большинством из них я в хороших отношениях, поэтому на Наташу они смотрели вполне доброжелательно.

— Вот и занятие старичкам, — усмехнулась Наташа, — обсуждать твою новую пассию…

— Кто сказал, что новую? — вывернулся я из хитрой ловушки. — Мы с тобой уже полтора года знакомы…

За эти полтора года, однако, вряд ли набралось две недели, когда мы были вместе. Обычно Наташа вырывалась из своей вечной мерзлоты на день-два, а когда она единственный раз уходила в отпуск, я лежал в больнице одного далекого южного городка с тяжелым сотрясением мозга, но она об этом, к счастью, не знала.

— Надолго ты приехала? — спросил я ее в лифте. Мы стояли, прижавшись друг к другу, я чувствовал ее твердую маленькую грудь под туго натянутой майкой, и мне хотелось, чтобы лифт поднимался до восьмого этажа не меньше суток.

— Навсегда, — ответила она хрипловатым голосом и облизнула пересохшие губы. Я был настолько заворожен этим зрелищем, что не сразу понял, что она мне сказала.

— Как — навсегда? — пробормотал я ошеломленно. — Ты что же, уволилась?

Она согласно прикрыла веки.

— Кажется, да…

Наступает светлая полоса, подумал я, не зря меня били и кусали…

Пашка по-прежнему торчал на боевом посту. Если бы утром я не видел, что дверь его квартиры заперта, можно было бы подумать, что он не покидал позиции со вчерашнего дня.

— Познакомься, — сказал я Наташе. — Это Пауль, мой сосед. Прошу любить и жаловать. Пауль, это Наташа. — Пашка застеснялся и отвернулся, сосредоточенно ковыряя носком сандалии кафельный пол.

— Смешной, — сказала Наташа, когда мы зашли в квартиру. Тут меня вдруг осенило, и я бросился обратно в коридор.

— Пашка, — спросил я строго, — ты здесь вчера долго стоял?

— До-олго, — задумчиво ответил он.

— Ты видел человека, который выходил из моей квартиры после того, как я вернулся?

— Не-а, — уверенно сказал Пауль.

— А ты не видел, никто ко мне не заходил, пока меня не было?

Он помотал головой — мой допрос его явно утомлял — и вдруг спросил:

— Ким, а это твоя любовница? — последнее слово далось ему с трудом, но он мужественно его выговорил.

Я обалдел.

— Что ты, Пауль, — пробормотал я, — что ты, где ты слов-то таких нахватался? Это моя девушка, понял?

По выражению лица юного энциклопедиста трудно было определить, уловил ли он разницу.

— Красивая, — флегматично сказал он и полез пальцем в нос.

— Мне тоже нравится, — признался я. — Ты, Пауль, если что, приходи к нам вечерком чай пить, не стесняйся. Лады?

— Лады, — вяло отозвался он. Пашка у нас — любимец всего подъезда, и, поскольку он вечно торчит, как беспризорный, его постоянно зовут в гости и угощают конфетами. От этого он избаловался и постоянно ходит с какой-то сыпью.

Я подмигнул ему и ретировался из коридорчика в квартиру. Наташа стояла перед зеркалом и вертела в руках обломок трубы, на который я запирал дверь.

— Это что, — спросила она, — вроде дубинки для непрошеных гостей? Открываешь дверь — и по башке?

— Какие у тебя фантазии мрачные, — сказал я смущенно. — Это я, знаешь ли, водопровод все никак починить не могу — труба у меня в ванной течет. Все течет и течет…

— Ага, — понимающе отозвалась она и, легкомысленно помахивая трубой, прошла в комнату. Я бросился за ней, обнял и заглянул через плечо ей в лицо. Лицо у нее было недовольное.

— Ким, — сказала она. — Я с дороги, я устала и проголодалась. Тебе не кажется, что ты очень торопишься?

— Нет, — ответил я, — мне кажется, что я безумно по тебе соскучился. Мы не виделись почти четыре месяца. Сто шесть дней, я считал. Каждый день из этих ста шести я помнил о тебе и хотел быть с тобой. Теперь ты приезжаешь и говоришь, что я тороплюсь.