Владимир Ильин - Напряжение растет

— А названия гидростанций указывают на картах?

— Да, конечно!

— Тогда не надо, спасибо, — вежливо отказался я.

— Ладно, — выдохнул он. — О, а это что? — с энтузиазмом переключился он на мышку в лабиринте.

— Это ничего! — Протараторил Федор и ловко прикрыл участок лабиринта книжкой сверху.

— Запрещать и ругать — не буду, — поднял отец правую руку. — Только помогу. Честно.

— Ну… Вот, — смущаясь, убрал преграду Федор. — Это Лучинка, она тихая.

— Знак синхронного взрыва накопителей? — Усомнился отец, указав мизинцем на завиток между сережек.

— Мышь каждый обидеть может!

— Они отстегиваются, — показал Федор на еще один знак. — Лучинка дальше побежит, а накопители останутся. Она ведь только вперед бегать может, а кроме этого все равно ничего придумать нельзя.

— С такими камнями — точно, — огладил папа мышку между ушек. — Вот что. Я обещал — помогу, — внимательно посмотрел он на нас. — Но потом расскажу кое-что, и вы мне дадите обещание, длиною в целую жизнь.

— Л-ладно, — обернувшись на меня, кивнул вместе со мной Федор.

Вернулся Михаил через десять минут, вместе с небольшим деревянным сундучком. Распахнул — и на наших глазах выудил длинную полосу ткани, свитую до того складками, каждый сантиметр которой был занят прозрачными пластиковыми блистерами, в которых угадывались крошечные ограненные камешки всех цветов радуги — волнами оттенков, от верха с агатами и камнями чистой воды в центре, до самого низа с рядами темно-фиолетовых аметистов.

— Блистеры отстегиваются вот так, — щелкнул он пластиком, отстегнув оболочку. — Застегиваются стандартно.

— Нам вот этот, — деловито ткнул Федор в крохотный прозрачный камешек в центре тканевой ленты, а затем в его соседа. — И вот этот.

— Берите все, — отмахнулся отец. — Что не пригодится — вернете.

— Серьезно? То есть, х-хорошо. Мы немного, честно!

— Да хоть все, — улыбнулся он. — Только проект составь и дай на проверку.

— Обязательно! — ошарашенный такой щедростью, брат прижал ценный лоскут к груди.

— А вот, еще, — демонстративно хлопнул папа себя по лбу и выудил из кармана два незамкнутых браслета, свитых из серебряной и медной проволоки, то и дело оплетавшей крупные желтые камни. — Это тебе, Максим.

— А зачем? — Полюбопытствовал уже после того, как взял в руки.

— Сверху и снизу от перелома нацепи, — подмигнул он. — И через два дня сможешь танцевать. Только этим утром закончил, — смутился он.

— Спасибо!

Под методичным руководством Федора, с огромным интересом изучавшего подаренное, мы таки сомкнули браслеты на моей ноге. И получаса не прошло — было бы быстрее, если б Федор не пытался зарисовать конструкцию. Я не особо препятствовал — самому было интересно следить, как одна широкая проволочка разлеталась на каскад тоненьких ниток и чуть позже вновь становилась единой. Если еще вспомнить, что это дело рук человека напротив — то к восхищению добавлялось уважение и светлая зависть чужим мастерством.

А папа подозрительно притих, и, хоть улыбался, явно был занят совсем невеселыми мыслями. Смотрел он куда больше на Лучинку, и если задерживал на ком-то взгляд — то на Федоре, а вовсе не на мне и моей ноге.

— В нашем таланте — видеть Искры в камнях, — чуть охрипшим голосом произнес Михаил, после того, как мы завершили. — В великом таланте Федора — видеть их в живом: в людях, зверях. Я так не могу, девочки — тоже не могут. И я не могу сделать вот так, — кивнул он на мышку. — Чтобы управлять живым, надо видеть искру внутри. Влиять на нее. То, что я хочу сказать сказать вам, и то, что вы должны знать: владельцев такого дара преследовали во все времена. Когда находили — убивали. Вместе со всей его семьей. — Затих он, внимательно наблюдая, насколько серьезно мы восприняли.

— Но почему? — Не веря, погасшим голосом, спросил Федор.

— Потому что можно заставить лошадь сбросить седока, — терпеливо ответил отец. — Можно заставить домашнее животное вцепиться в хозяина. Можно, теоретически, управлять самим человеком. Но все это легко расследовать и раскрыть, обвинить и наказать. Дар боятся и ненавидят не за это, а за совсем иную грань — тайную, опьяняющую властью и могуществом, раскаяние за которую приходит уже на костре, — поднял он голос, — Дар может забрать из живого искру и заключить ее в камень. Живое умрет. Искра останется в кристалле навечно.

— Но я же никогда не стану…! — Возмутился брат.

— Они этого не знают, — закрыл веки Михаил. — Есть множество способов заставить любого делать то, чего он не желает. Камней с искрами мало. Камней с яркими искрами, сильными и могущественными — среди них считанные единицы. Но людей! С яркими искрами души! Ученых, профессионалов, волевых и сильных людей! Таких множество даже в самые темные времена. И злые люди могут захотеть забрать их искру и заставить ее служить себе, внутри сильного артефакта. Поэтому никто не позволит такому таланту жить! Слишком много горя он может принести, каким бы добрым его владелец бы не был.

— Мы никогда и никому не скажем о даре Федора, — перехватил я брата за плечо, не дав ему продолжить спор. — Обещаем.

— Обещаю, — сбился Федор.

— Вот это вот, — кивнув, указал отец на мышь. — Безобидно. Можно замаскировать, я помогу.

Рядом выдохнул Федор, да и я чуть расслабился.

— Но никогда, ни при каких обстоятельствах! Ничего подобного без разрешения вы делать не станете. Федор?

— Обещаем, — выдохнули мы.

— Максим, оставь нас наедине, пожалуйста, — не двинувшись с места, попросил отец.

Я ободряюще похлопал брата по спине и вышел в коридор.

— Но если ты действительно хочешь использовать свой талант во благо, придется очень много и прилежно учиться… — донесся голос отца.

В висках же билась мысль — верят ли они мне, как верю я им? Странная, глупая мысль, но она все металась, заслоняя серыми крыльями все остальные. Я ведь никому никогда не скажу. Но уверен ли в этом Михаил? Раз сказал при мне — то уверен. Или нет? И как доказать им, что мне можно верить? Странная тайна, смертельная… Но мне — совершенно не нужная, как с чужими тайнами обычно и бывает.

Наверное, потому я прозевал наставника, усевшегося за кухонным столом напротив.

— К-хм, — привлек он внимание, откашлявшись в кулак, а затем и легонько хлопнув по серой папке, принесенной вместе с собой. — Максим?

— Да? — дрогнул я плечами, отвлекаясь от синего узора на скатерти.

— Насчет соревнований. Я вот тут поинтересовался у своих… Учеников. — Чуть смутился он. — Может, тебе будет интересно?

— А что там? — Придвинулся я поближе.

— Данные не то, чтобы секретные, но вряд ли их вообще огласят до начала первого этапа. — Пояснил он, медленно развязывая тесемочки. — Про тех, кто будет в конкурсной комиссии.