Константин Соловьев - Америциевый ключ

Последний из «статистов» удивленно озирался, оказавшись на пустой сцене. Он победил своего противника, превратив его в груду остывающих внутренностей, но следующий противник отчего-то не спешил на сцену. Привычный круговорот резни оказался нарушен затянувшейся паузой. Акула внутри Ганзеля замерла. Она тоже предчувствовала что-то особенное.

Победитель выглядел достаточно внушительно – полтораста килограммов мускулистой плоти на прочных костях. Две тонких рудиментарные руки, свисающие из лопаток и лишний рот, располагавшийся на лбу и непрерывно облизывающийся, не делали его внешний вид менее грозным. Пожалуй, прикинул машинально Ганзель, если бы подобное существо встретилось ему на темной улице Вальтербурга, он бы сразу потянулся за мушкетом, не уповая на собственные силы и даже кинжал. Опасная тварь, да и легкость, с которой она расправилась с другой куклой, впечатляла.

- Прошу вас любить и жаловать бессменного фаворита этой сцены! Выдающуюся куклу с безупречным амплуа! Нашу лучшую находку прошлого сезона! Дамы и господа, вы не можете не помнить его. Этот человек как никто знает изнанку театра. Его удивительная манера игры даже сделала его основоположником нового театрального течения. Эта кукла – артист многих жанров! Но один ему удается лучше прочих, - господин Карраб Варрава выжидающе оглядел притихшую публику, - Превращение человека в падаль! Итак, встречайте! Несравненный господин Перо!

Ганзель даже не заметил, как новая кукла появилась на сцене. Он готов был поклясться, что мгновением раньше на сцене, не считая озадаченного финалиста с двумя парами рук, никого не было. Но, моргнув, обнаружил, что кукол уже две.

Вторая неподвижно стояла неподалеку от рампы и в первый момент показалась бесплотным призраком. Должно быть, дело было в ее одеянии – свободном белоснежном балахоне и нелепом ажурном жабо на шее. Совсем неподходящий наряд для заляпанной кровью сцены, где, казалось, не осталось ни единого сухого кусочка. Дополнял его столь же белоснежный колпак с полями, почти скрывающими лицо. Впрочем, когда он поднял голову, взглянув прямо в свет прожекторов, Ганзель не ощутил облегчения.

Кожа у этого человека была столь же белоснежной, как облачение, но не шла в сравнение даже с бледной от природы кожей Греттель. У куклы она была неестественно-алебастрового цвета. Такого, какой не в силах принять соединительная ткань человека, даже если лишить ее всех пигментов. Понятно, отчего его называли Пером. Он в самом деле казался пером, выдернутым из птичьего хвоста, и даже выглядел невесомым. А вот его лицо Ганзелю сразу не понравилось. Пустое, но с печатью какой-то неизъяснимой апатии, от которой становилось не по себе.

Если бы не его взгляд, господин Перо не выглядел бы страшным. Просто кукла в белом одеянии, случайно оказавшаяся на окровавленной сцене. Тревожное, беспокойное сочетание цветов - белое на красном. И кукла эта не выглядела готовой к бою. У Ганзеля возникло ощущение, что кто-то попросту перепутал спектакли. Эта кукла могла лишь декламировать грустные стихи или петь прочувствованную балладу под мандолину. Ей нужно было оказаться среди персонажей какой-нибудь лирической и прочувствованной пьесы, а не на кровавом шабаше Варравы.

Но взгляд… Господин Перо взирал на зрителей так, как смотрел бы мертвец. Задумчивый и печальный мертвец, созерцающий свою будущую трапезу. И не с горячей алчностью голодного существа, а со спокойным, хоть и исполненным странной грусти, предвкушением утонченного чревоугодника.

Ганзель от всей души возблагодарил судьбу за то, что находится вдалеке от сцены и что взгляд господина Перо устремлен не на него. Ему отчего-то показалось, что под этим мертвенным и стылым взглядом кровь сама собой сворачивается в венах. Крайне неприятное ощущение. Он даже сплюнул бы от внезапно накатившего отвращения, но в театральной ложе едва ли это сошло бы за приличный поступок.

- Странный тип, - произнес Ганзель, придирчиво изучая необычную куклу, - Хотел бы я знать, на что он рассчитывает? Разве что его противник умрет от обезвоживания, впав в состояние смертной меланхолии и не в силах остановить слезы?

- Твои суждения всегда были очень поверхностны, братец, - сдержанно сказала Греттель, - Уверена, многие считали тебя недалеким громилой с акульими челюстями, лишь мельком взглянув.

- И обычно быстро расплачивались за это, - пробормотал Ганзель, немного уязвленный.

Четырехрукий мул, уцелевший в предыдущей схватке, тоже настороженно отнесся к паяцу с жабо на шее. Было видно, что подобных противников встречать на сцене ему еще не приходилось. Однако он, казалось, не разделял настроения Ганзеля. Вместо того, чтоб сразу бросится на выглядевшего беззащитным господина Перо, мул замер, где стоял. Видимо, успел привыкнуть к тому, что любое существо, оказавшееся на сцене, таит в себе смертельную опасность. И был полностью в этом прав.

Он стал кружить по сцене, медленно сужая круги вокруг Пера. Осторожные, плавные движения, кажущиеся обманчиво медлительными, призванные скрыть момент атаки и провоцирующие противника на необдуманные действия. Хорошо идет, отметил Ганзель. Видно, что опытен. Даже столкнувшись с таким непривычным противником, не растерялся, не позволил перехватить инициативу, наоборот, прощупывает, разминается…

«Я бы не стал тянуть, - подумал Ганзель, поймав себя на том, что пальцы машинально стиснули перила ложи, - Этот Перо – неприятнейший тип, таким нельзя позволять навязывать себе правила боя. Надо было сразу нападать, не теряя ни единого мгновенья, смять напором, оглушить, и тут же вонзить зубы в белый балахон…»

Легко рассуждать, мелькнула на задворках сознания досадливо звенящая мысль, ну а как сам бы оказался на сцене?.. Старая акула умеет выглядеть внушительно и жутко, этого у нее не отнять, но в силах ли она позабавить зрителя так, как эти куклы? И долго ли продержится под напором более молодых и вертких хищников?

Четырехрукий, все сужавший и сужавший спираль вокруг Пера, метнулся вперед.

Он не случайно дожил до финальной части представления. Он был стремителен, силен, опасен и, в то же время, осторожен. Отличное сочетание что для куклы, что для мула, который пытается выжить в подворотнях Вальтербурга. Бросок был стремителен, плавен – его тело точно превратилось в упругую струйку воды, выпрыснутую под огромным напором. Кажется, даже стружка не зашуршала под его ногами. Ганзель, успевший поймать момент атаки, едва удержался от того, чтоб сладострастно стиснуть зубы. Он уже видел белый балахон, превратившийся в грязно-алую тряпку, отброшенную вглубь сцены... Господин Перо, грустный паяц, даже не повернулся в ту сторону, откуда ему грозила опасность. Все это время он стоял в одной позе, даже не поворачивая головы.