Михаил Каштанов - Союз нерушимый...

Поднырнули под строй, и тут чуть не попались. Видеть почти одномоментную гибель сразу девяти машин, только что шедших радом с тобой, и продолжать полет к цели, для этого надо иметь железные нервы. А ведь это только одна атака! Впереди наверняка будут еще. И поэтому — бросай бомбы и спасайся, кто может! Вот под такую бомбежку, Родин со своими орлами, чуть и не попал. Но, Бог миловал. Их миловал. А для лимонников сегодня, наверное, был 'день открытых дверей' в аду. Стрелки верхних башен не преминули воспользоваться представившейся возможностью и лупили по неторопливо проплывавшим над ними Overstrand-ам на всю катушку. Так что когда, следуя плану, СБешки развернулись для повторной атаки, атаковать оказалось некого. Из тридцати бомбардировщиков, судя по донесениям, уйти, удалось, наверное, только десяти, да и то, не известно в каком состоянии.

'Здесь нам больше делать нечего! А что там с остальными группами?' — но с поста РЛС уже сообщают, чтобы выходили из боя и не мешались истребителям. 'И то верно. А то ребята там шустрые. Могут в горячке и звезд не заметить. Мы им помогли — пора и честь знать. Нас уже дома заждались'.

Дома ждали. Да еще как! Из кабин на руках выносили. Полынин что-то восторженно орал и все норовил толи обнять Родина, толи сломать ему шею. Лишь выбравшись из круга восторженных однополчан, Родин смог спросить Полынина об остальных бомбардировщиках рвавшихся к Чжанцзякоу.

-Да упокойся ты, успокойся. Отбили налет. Прорвались несколько фанатиков, но отбомбились не прицельно, в основном по окраинам. Больше пока информации нет. Ты лучше расскажи, как же это вы умудрились лучше истребителей сработать?! Хоть в общих чертах. Подробнее за ужином расскажешь.

Вылетов на сегодня больше не было. Поэтому можно было спокойно осмотреть самолеты. Подготовиться к завтрашним полетам. Осмыслить то, что произошло сегодня в небе. Да и к ужину подготовиться не мешало бы. Техники уже проговорились, что намечается что-то выдающееся.

Вот только вместо веселья получилось нечто совсем другое.

Бомбовый удар по окраинам Чжанцзякоу накрыл санитарный состав. Советский состав. Почти триста раненных и весь персонал погибли. Командование японских войск в Китае и лично император Хирохито выражали соболезнования. Но от этого легче не становилось. Этих 'цивилизаторов' не остановили ни красные кресты на крышах вагонов, ни то, что поблизости не было ни одного военного объекта. Одновременно другая группа бомбардировщиков со знаками китайских ВВС на крыльях, но управляемая англичанами и американцами, нанесла удар по Баодину, еще в прошлом году захваченному японцами. В Баодине вообще не было ни заводов, ни воинских частей! Только госпитали и комендантская служба. Город горел. Горел страшно, как могут гореть города, в которых 90% домов деревянные. И тушить его было некому.

Страшную весть привез полковник Танаги, командир базировавшего по соседству японского авиасоединения. Родин смотрел на невысокого, но словно скрученного из канатов японского офицера. Слушал его суховатую, без внешних признаков эмоций речь. А как же по-другому? Самурай, он и в Африке — самурай. Вот полковник вынул из-за отворота мундира скрученный трубочкой лист рисовой бумаги и начал нараспев читать. 'Хоку. Песнь по погибшим. Вот как нам довелось встретиться полковник Танаги. В воздухе были рядом. По одним объектам работали. Да и на земле всего в десятке километров друг от друга были. А встретились только сейчас'.

Летчики, штурманы, стрелки, все кто собрался на праздничный ужин, а теперь слушали японского офицера, находились в каком-то оцепенении. Слишком резким оказался переход от праздника к скорби. И ведь скорбели и переживали искренне. Это для Сергея, привыкшего в своем мире и времени к крови и ненависти, все произошедшее было делом на войне вполне обычным, а для остальных — это было чем-то из ряда вон выходящим. Этот мир еще не знал ни бомбардировок Дрездена, ни Хиросимы. Здесь ещё не было кошмаров Вьетнама и ракетно-бомбовых ударов по сербским городам. Здесь не было Великой Отечественной войны — и дай-то Бог, никогда не будет. Умышленное массовое убийство мирных жителей и раненных! Это не укладывалось в сознании. В это было просто невозможно поверить!

Массовый ступор закончился массовым же митингом. Способность и потребность устраивать митинги по любому поводу до сих пор поражали Родина, не смотря на всю его адаптацию к местной реальности. Это наследие предков, пошедшее от народных собраний и вече? Или появившиеся возможность и право совместно обсуждать важнейшие вопросы и давать им свою оценку? Этого он до сих пор так и не понял. Хотя и участие принимал, и речи толкал, и резолюции подписывал. Но сейчас появилась возможность вполне обоснованно в этом не участвовать. Ведь надо кому-то и за гостем присматривать! Тем более что Сергей был единственным в бригаде, кто не только научился понимать японцев, но и даже мог немного говорить на языке божественной Ниппон. То, что он не освоил японский в совершенстве, с его-то возможностями памяти, объяснялось элементарной ленью и плохо скрываемым желанием со всем миром говорить только на своем родном, великом и могучем. Хотите, мол, с нами общаться — учите, не хотите — ну и Аматэрасу с вами!

Обменялись с полковником, который до этого с видом краснокожего вождя, по крайней мере, с той же невозмутимостью, наблюдал за происходящим, положенными поклонами и приветствиями. Некоторое отступление от установленных правил было награждено искренним удивлением полковника. Бледнолицый заговорил! Он не только говорит, он еще и двигаться умеет! Но шутки — шутками, протокол — протоколом, а два летчика всегда найдут общий язык. Небо — оно ведь объединяет. Оно одно на всех. И те, кто в это небо поднялся не по приказу, а по зову сердца — родственные души, на каком бы они языке не говорили. Хотя вцепляться друг другу в глотки и рвать на части, в этом же самом небе, это им не мешало.

Танаги был личностью интересной. Командир отдельной авиабригады четвертого авиакорпуса армейской авиации. Так сказать, потомственный самурай, черт знает в каком поколении. А это имело в процессе общения свои и плюсы и минусы. Плюсом являлась необходимость вежливо поддерживать вежливо начатый разговор. Минусом — отношение к белым вообще, и к русским в частности. Этакое тщательно скрываемое высокомерие. Все-таки победа в русско-японской войне начала века сформировала у японцев чувство превосходства над 'северными варварами'. И даже поражение в молниеносной маньчжурской компании это отношение сильно не изменило. Потребовалось время и совместное участие в боях против общего врага, чтобы что-то начало меняться. Чтобы даже такие упертые самураи как Танаги, стали понимать, что русские уже не те, что были в начале века. И Россия уже не та. Ну что поделать, если не хотели и не умели японцы понимать других аргументов кроме силы. Силы оружия, силы духа, силы народа. Кокутай — так вроде у них это обзывается. Не зря они столько времени прогибались перед америкосами. В Японии слишком хорошо помнили бомбардировку прибрежных городов, которую им устроил коммодор Перри. Помнили и улыбались сквозь стиснутые зубы. Ничего, скоро отольются кошке мышкины слезки. Кокутай!