Максим Хорсун - Смерть пришельцам. Южный фронт

Степан подошел к Людмиле, он заметил, что взгляд биологички задержался на страшной, плохо заживающей ране на его нижней челюсти.

– Наклонись, я проверю лимфоузлы.

Теплые пальцы, обтянутые латексом, мягко коснулись с двух сторон шеи.

– Откуда вы? – тихо спросил Степан, невольно любуясь красивым сосредоточенным лицом девушки.

– Так… умеренно увеличены… – проговорила Людмила, а потом большими пальцами оттянула Степкины нижние веки. – Склеры чистые. – Она положила ему на лоб ладонь. – Небольшой жар.

– Не отвечаешь… – пробормотал Степан. – Это секрет?

У него тоже имелся секрет, и ему очень хотелось найти тех, кому он мог бы его доверить.

– Знаешь, что существует более тридцати видов костянки? – спросила Людмила. – Сними куртку и подними тельняшку, я тебя послушаю. – Она сняла со спины вещмешок и извлекла из него фонендоскоп.

Степан, продолжая пребывать в остолбенении от происходящего, безропотно подчинился. Сбросил на землю изодранный в клочья макинтош, вытащил из-за пояса и положил на землю топор, а рядом – противогаз, задрал тельник. Ему было стыдно за свое несвежее, покрытое грязными разводами тело. В последний раз он купался в ручье, когда пришлось прятаться от «блюдец» в яру.

– Температура при костянке не характерна, – сказала Людмила, приложив к груди Степана холодный кругляш наконечника с мембраной. – Дыши… Замри…

Выполнять распоряжения биологички пришлось минуты три, у Степана даже закружилась голова от кислородного опьянения.

– Я тебя разочарую, – невесело бросила Людмила, пряча инструмент в вещмешок. – Нет у тебя костянки. По крайней мере – ни в одной из самых распространенных форм.

Степан снова набрал полную грудь воздуха, да так и остался стоять – с полуоткрытым ртом.

– Зато есть бронхит, – продолжила биологичка, – и его надо лечить, иначе перейдет в воспаление легких и здесь, – она бросила выразительный взгляд в сторону продуваемых всеми ветрами просторов, – без медицинской помощи ты наверняка загнешься.

– У меня нет костянки? – переспросил Степка, стыдясь прозвучавшей в голосе робости и мольбы гораздо сильнее, чем до этого – грязных подмышек.

Людмила достала из вещмешка мензурку.

– Чтоб сказать наверняка, мне понадобится твоя утренняя моча.

– Но она ведь будет только утром!

– Логично. – Людмила убрала склянку, забросила мешок на спину, а затем сняла хирургическую маску. – Кузнец тебе предложил идти с нами, пока по пути. Я, как командир группы, могу только подтвердить его приглашение.

– Это все из-за костянки? – скептически осведомился Степан. – Для сбора, так сказать, научных данных?

– Скорее из-за коровы, – ответила Людмила. – А научных данных нам и без тебя хватает.

– Вам нужна доярка? – улыбнулся половиной рта Степан.

– Пытаешься шутить, – констатировала биологичка. – Уверена, что ты поправишься.

– Лютик, вы закончили? – спросил засевший в траве автоматчик.

– Да. Он идет с нами. – Людмила протянула Степану свою хирургическую маску. – Это мера предосторожности. Просто на всякий случай.

Маска была теплой и чуть влажной от дыхания. Степан принял ее едва ли не с благоговением и тут же натянул на лицо. Ощущения разительно отличались от тех, когда приходилось носить противогаз.

Нет костянки! У него! Нет! Костянки!

Степан так и стоял среди разложенных на траве вещей в задранной тельняшке и с маской на озаренном внутренним светом лице. В голове вертелся калейдоскоп разноцветных мыслей, чувства распирали грудную клетку, и очень сильно хотелось кашлять. Ему вернули жизнь. Вот эта русоволосая молоденькая гражданка с автоматом вернула. Сделала она это запросто и ничего не потребовала взамен. Степан поймал себя на том, что уже битый час не сводит с биологички глаз.

– Собирайся, – подсказала ему Людмила.

– Я иду в Степное, – сообщил Степан; в тот момент его терзало желание излить этим людям душу, рассказать, как он дошел до жизни такой и что планирует делать дальше. А планы у него теперь могут быть ого-го какими! После череды дней, которую он провел, пребывая в угнетенном состоянии духа, наконец можно было подумать о будущем. О будущем! А не о том, как протянуть с толком семь-десять дней, после которых его ждала бы мучительная смерть.

– А что в Степном? – спросил подошедший автоматчик.

– Воинская часть, где мой батя служил, – ответил Степан, хоть его невольно и раздражала такая манера задавать вопросы.

– Отдельная гвардейская бригада особого назначения? – переспросил боец.

– Да, – кивнул Степан, а потом выпалил: – Скажите, братцы, Советский Союз еще существует? – И внутренне сжался, ожидая ответа.

Вопрос заставил людей в маскхалатах удивиться. Они даже замерли на несколько секунд, словно подсчитывали что-то в уме.

– Существует, конечно, – наконец произнесла Людмила, настороженно следя за выражением Степкиного лица.

– Но хреново, – добавил автоматчик.

– А кому сейчас не хреново? – подал голос снайпер, распластавшийся на вершине кургана.

– Почему?.. – Степан не смог задать вопрос, горло перехватило. Он снова вспоминал отца в парадной форме, мать, дребезг велосипедного звонка, алый росчерк пионерского галстука на своей груди. Все навалилось на него запахами первых майских дней, дыханием теплого ветра и шелестом свежей листвы, когда праздничные колонны шли по улицам Каменки и Трудового с флагами и транспарантами.

– Почему хреново? – уточнил автоматчик.

– Нет, – мотнул головой Степка. – Почему вы нас бросили?

Снайпера называли Кузнецом, а автоматчика – Икаром. То ли прозвища, то ли позывные. Своих настоящих имен они Степану не называли. Людмилу величали Лютиком, Степка тоже быстро перенял эту практику.

Кузнецу было за сорок лет. Первое, что бросалось в глаза в его облике, – это, как ни странно, огромные кулаки со следами навсегда въевшейся угольной пыли. На тыльной стороне ладони, между большим и указательным пальцами, Степан углядел крохотную татуировку – оскаленная акула сжимает плавником якорь. Значит – морская пехота. Степан так себе представлял карьеру этого человека – прошел Великую Отечественную, вернулся к мирной жизни, работал кузнецом на производстве, возможно – в угольной или горнодобывающей отрасли, после вторжения пришлых снова взялся за оружие.

Об Икаре Степан мог сказать и того меньше. У него не было татуировок на открытых участках кожи. Сам – молодой, светлолицый, возможно – северянин. И манера общения всегда слегка провокационная. Икар напоминал Степану казака Лучко. Наверняка такой тип можно было найти в любом сообществе.

– Степан, а почему тебя мать Степаном назвала? – спросил Икар. – А! Наверное, потому что похоже на «степь»! Представь, Кузнец, задумалась Степкина мамка, как новорожденного назвать, вышла на крыльцо, огляделась – «степь да степь кругом». Значит, будет Степан! Так?