Уильям Кейт - Бригада Боло

После этого их не беспокоили, хотя сверху иногда доносились рычание и лающий визг пришельцев да раздавались редкие звуки взрывов, свидетельствовавшие о том, что битва еще не закончилась. Алекси была единственной взрослой среди пленников. Она сидела на полу в окружении детей и разговаривала с ними, стараясь их успокоить и подбодрить. Возможно… возможно, что, когда бой закончится, их освободят, обменяв на Малах, взятых в плен людьми.

Алекси знала, что эта надежда скорее всего бесплодна. Малах были такими… непохожими на людей. Насколько они ценят человеческую жизнь? Соответственно, что значит для них жизнь одного из своих? Идея обмена пленными может оказаться абсолютно чуждой их разуму.

Большой холл — она помнила тот вечер, не так давно, когда этот зал был заполнен светом, людьми и весельем, — превратился ныне в место холодного ужаса, и все надежды Алекси на освобождение улетучились. Вдоль стены, раскачиваясь на цепях, висели двенадцать обнаженных, окровавленных человеческих тел. В их подбородки были вставлены крюки, острия которых выходили через безмолвно разинутые рты. Некоторые тела были покрыты разрезами и рваными ранами, как будто их пытали. На других виднелись ожоги и не хватало некоторых частей тела, — видимо, в них стреляли и убили прежде, чем подвесить как туши мясного скота на бойне.

По крайней мере она надеялась, что они уже были мертвы к этому моменту.

До сих пор она старалась думать о Малах как о ящерицах или, скорее, драконах. Они были такими мощными, грациозными, контролирующими и себя, и ситуацию вокруг, что о них невозможно думать как о ящерках, которых дети находят под камнями. Но, увидев эти ужасно искалеченные, беспардонно выставленные на обозрение тела, она больше не могла представлять себе Малах в виде благородных и возвышенных существ наподобие драконов. Они были чудовищами в полном смысле этого слова, чудовищно нечеловеческими по своему облику, своим мыслям и делам.

В комнате находилось восемь Малах, не считая приведшего ее сюда стражника. Один из них лежал ничком на кушетке с выломанной спинкой, чтобы существо смогло на ней поместиться. Хвост его свисал на пол. К Алекси приблизился другой Малах, возвышавшийся над ней почти на полметра. Она стояла неподвижно, глядя в немигающие рубиновые глаза. Его рот приоткрылся, обнажив два ряда острых как бритва зубов; странные усики из постоянно дергавшихся розовых червячков сплелись, отражая, по-видимому, какие-то непонятные Алекси эмоции существа.

— Ты… покоритьссся, — прошипел Малах.

Алекси моргнула. Она не знала, что эти существа говорят по-английски.

— Что вы от меня хотите? — спросила она. — Что я должна сделать?

— Ты покоритьссся сссолдаты. Почему.

Последнее слово было лишено обычной интонации вопросительного предложения, и Алекси с трудом сообразила, что ей задают вопрос. Понять речь этого существа было чрезвычайно трудно. Его полуметровые челюсти не были приспособлены для произнесения звуков человеческого языка. Более того, его интонация и произношение были очень невразумительны, а выражение красно-зеленого чешуйчатого и вечно ухмыляющегося лица ящера было совершенно недоступно пониманию Алекси.

— Я не покорялась, — сказала она. — Я пыталась остановить… ваших людей, чтобы они не убивали детей.

Что может означать то, что розовые червяки разошлись в стороны, создав посредине пробор?

— Почему.

— Черт возьми, нельзя убивать детей, даже на войне! По крайней мере, нельзя делать это специально!

— Почему.

Это никуда не приведет, подумала Алекси, устало покачав головой. Она даже не знала, было ли это непонимание настоящим, или же это просто способ заставить ее раскрыться, побольше рассказать о себе. Черт побери, она даже не знала, что из сказанного ею имеет значение для этих чудовищ и каким может быть это значение.

— Послушайте, — попыталась она еще раз, — ваши солдаты пытались убить детей. Понимаете? Мы так не делаем. Мы не убиваем ваших молодых намеренно. Это не… нецивилизованно.

«Черт! Что эти твари знают о цивилизации?» — слегка раздраженно подумала она.

— Я хотела их остановить. Я сказала им не делать этого. Вот и все.

Она не сказала, как удивилась, когда солдат Малах накинул на нее сеть. Тогда она была уверена, что в следующее мгновение умрет.

Теперь, окруженная замученными телами, она со страхом подумала, что скоро будет жалеть о том, что Малах не убили ее тогда.

Ящерица на кушетке позади допрашивавшего Алекси что-то прошипела и прорычала. Допрашивавший повернулся к ней и, высоко подняв подбородок, пролаял что-то в ответ. Вернувшись к Алекси, Малах сказал:

— Ты… понимать… покоритьссся. Ты… не… сссамка.

И снова Алекси не поняла, что невыразительный шипящий голос задает ей вопрос. У нее появилось ощущение, что, произнося слово, Малах ищет в памяти следующее, буквально переводит слово за словом, не понимая их смысла.

Они спрашивают, самка она или нет… они не понимают, как она может быть самкой, если сдалась солдатам?

При чем тут ее пол?

Малах на кушетке — Алекси пришла к выводу, что он здесь главный, — снова что-то прорычал. Допрашивавший ее вновь отсалютовал поднятием подбородка, и Алекси решила, что у них это жест подчинения.

Внезапно ее осенило. У людей таким жестом был поклон, говоривший: «Смотри! Моя голова опущена! Я не могу тебя видеть, а ты меня видишь и можешь долбануть дубинкой, если хочешь». Алекси вспомнила, что собаки в таких случаях переворачиваются на спину… также способ показать свою беззащитность перед более сильным членом стаи. А Малах показывали это поднятием массивной головы, подставляя горло укусу или удару когтями.

Неужели все так просто? Она вспомнила, как вела себя в лагере, припомнила свою позу — тогда, уперев руки в бедра, она смотрела вверх , в глаза воина Малах. А он совершенно неправильно понял язык ее тела… и, как она теперь понимала, лишь благодаря этой ошибке она осталась жива.

Она подняла голову, уставившись в потолок:

— Я… сдаюсь. — Надо обязательно попытаться установить контакт с этими существами, чтобы начать обмен значимой информацией. Если они хотят, чтобы она «покориласссь», что ж, она покорится.

— Ты… сссамка.

— Да. Я самка.

— Сссамки… не… сссдаютссся.

Она что-то не так сделала? В чем ее ошибка? С забившимся быстрее сердцем она продолжала смотреть в потолок.

— Я покоряюсь.

Допрашивавший ее Малах, цокая когтями по камням, подошел к висевшим на стене телам. Вытянув маленькую верхнюю руку, он ткнул в бедро мертвой женщины:

— Это… сссамка.

Алекси, сглотнув, заставила себя посмотреть:

— Да. Самка.

Знала ли она эту женщину? Она выглядела знакомой. И очень мертвой.