Юрий Брайдер - Особый отдел

— О чём вы говорите! — возмутилась Даздраперма Осиповна. — Профессор Шульман был арестован в сорок восьмом году и находился под арестом вплоть до своей кончины в январе пятьдесят третьего. По этому поводу на кафедре цитологии было общее собрание, осуждающее его вредительскую деятельность. Моего мужа забрали чуть позже, кажется, в начале сорок девятого. Помню, я постоянно носила ему передачи на Лубянку. У меня имеются на сей счёт достоверные документы.

— Вот как? — Эта новость весьма озадачила Людочку, — Скажите, а вашего мужа судили вместе с Шульманом?

— До суда они не дожили. Мой муж умер в тюрьме от сердечной недостаточности, а Шульман от пневмонии. Но они действительно сидели в одной камере.

— Вы посещали его в заключении?

— Нет, свидания подследственным не полагались, но я регулярно получала от него письма.

— Нельзя ли на них взглянуть?

— Одну минуточку… Настасья! — старуха дернула за витой шёлковый шнур и где-то в районе прихожей задребезжал звонок. — Настасья, принеси из кладовой чемодан с моим архивом! Что вас, девушка, ещё интересует? — этот вопрос, естественно, относился уже к Людочке.

— До ареста ваш муж часто покидал Москву?

— Только когда выезжал в прифронтовую полосу. Он ведь был не только гинеколог, но и общий хирург. А потом, у него просто не было времени на длительные командировки. Всё отнимала кафедра, научная работа, написание учебников, постоянные консультации. Он даже на дачу по выходным не выезжал.

Явилась соседка Настасья с пыльным чемоданом в руке и недовольной гримасой на лице.

— Жаль, что нынче пионеры по домам за макулатурой не ходят, а то отдала бы им весь этот хлам, — проворчала она. — Открывать али как?

В ответ на этот выпад старушка процедила сквозь зубы: «Ликвидаторша!» — а Людочка поспешно овладела чемоданом.

— Спасибо, я потом сама открою, — сказала она. — У меня к Даздраперме Осиповне есть ещё ряд вопросов.

Вопросов, честно говоря, уже не было, но ради поддержания реноме известной оппозиционной газеты Людочка ещё долго беседовала с хозяйкой об уклонистах, космополитах, ликвидаторах, оппортунистах, соглашателях и ревизионистах разных мастей, коими в представлении желчной старушки являлись все продолжатели дела Ленина — Сталина, начиная от Булганина и Хрущёва.

Имелись, конечно, и отдельные положительные примеры, как то: освоение целины, борьба с диссидентами, гонения на сионистов, интернациональная помощь народам Чехословакии и Афганистана, но всё это уже не могло переломить общую негативную тенденцию, начавшуюся сразу после того, как перестало биться горячее сердце учителя и вождя народов.

Затем пришла очередь документов. В битком набитом бумагами чемодане о профессоре Плотникове напоминала только тоненькая пачка его писем да две официальные справки — одна о смерти, а другая о реабилитации, хотя и полной, но, увы, запоздалой…

Ваня Коршун покинул кафе «Ротонда» сразу после того, как вызванные барменом спасатели сумели открыть дверь, заклиненную снаружи пожарным топором, а вдобавок ещё и подпёртую багром. К каким только ухищрениям не прибегают люди, дабы застраховаться от новой встречи с другими людьми, чем-то им несимпатичными! Недаром говорят, что Фернан Магеллан отправился в кругосветное путешествие не ради поисков западного пути к Молуккским островам, а исключительно для того, чтобы спастись от бесчисленных кредиторов.

Быстренько вызвав у себя обильные, хотя и фальшивые слёзы, Ваня стал приставать к прохожим с расспросами о жестокосердных братьях-мотоциклистах, бросивших свою малолетнюю сестрёнку в незнакомом месте. В конце концов, вышибала соседней пивной сообщил, что видел, как двое граждан мужского пола, действительно имевших на голове мотоциклетные шлемы (вот уроды!), сели в зелёную «девятку», направлявшуюся в сторону центра.

Сердобольная дамочка, управлявшая новеньким белым «Ниссаном», согласилась подбросить зарёванную малютку в нужном направлении, и довольно скоро Ваня углядел искомую машину (или её двойника) на платной стоянке возле станции метро. Парковщик охотно пояснил, что трое людей, покинувших её, разделились — водитель направился к мини-рынку, торговавшему зеленью, а пассажиры скрылись в здании станции метро. Никаких шлемов они при себе не имели — ни на головах, ни в руках.

Спустя полчаса появился владелец «девятки», обременённый самыми незамысловатыми покупками — картошкой, огурцами, луком. На соучастника неизвестных злоумышленников он никак не походил, и Ваня немедленно затянул свою прежнюю бодягу о бессовестных братьях.

Водитель, по его собственному признанию, хорошо знакомый с проблемами многодетной семьи, утёр Ванечке сопли и рассказал, что двое в шлемах, проголосовавшие возле кафе «Ротонда», расплатились не торгуясь и вышли у метро, предварительно спрятав свои довольно странные головные уборы в большую клеёнчатую сумку (и правильно сделали, ибо в таком виде их обязательно задержали бы у турникетов контролёры, по случаю недавнего теракта усиленные ещё и милицией).

На этом преследование ввиду полной своей бесперспективности прекратилось, но утром следующего дня водитель «девятки» и парковщик были доставлены в особый отдел и привлечены к составлению фотороботов. Поскольку карикатурно-неправдоподобные рисунки, рождённые их стараниями, никого не удовлетворили, к делу подключился художник-криминалист, всего за пять часов создавший серию карандашных этюдов, на которых оба посетителя кафе «Ротонда» выглядели «ну прямо как живые».

Впрочем, к вящему разочарованию членов опергруппы, люди, изображённые на этих портретах, не походили ни на генерала Селезня, ни на президента Митина, ни на любых других представителей политического бомонда, как отечественного, так и зарубежного.

Отпечатки пальцев, оставшихся на дверной ручке кафе (их по настоянию Вани снял бармен «Ротонды», имевший, между прочим, звание прапорщика) и на передней панели «девятки» (её владелец божился, что в тот день никого больше не подвозил), не вызвали ответного отклика в электронном сердце суперкомпьютера, под чутким руководством которого Людочкины подруги, посредством сравнения папиллярных узоров, выявляли преступников и идентифицировали неопознанные трупы.

Оставалось надеяться на удачу, которая в сыскной работе имела не меньшее значение, чём во время охоты или рыбной ловли. Однако ни Ваня Коршун, обиженный судьбой ещё при рождении, ни Цимбаларь, однажды проигравший в казино всю зарплату, ни Людочка, тайно тосковавшая по суженому, ни тем более Кондаков, которого постоянно обделяли премиями и наградами, к категории везунчиков себя не относили.