Максим Голицын - Глядящие из темноты

— Заладил одно и то же, — сказал он сквозь зубы, — мнешься да топчешься… Скажи уж лучше прямо… если не боишься.

— Самим надо понимать, — неохотно сказал юноша, — небось не маленькие. Девушка ходит к этим… ну, тем, которые…

— Да говори ты яснее! Куда она ходит?

— Старой веры она, вот что. Этим она служит, чем угодно клянусь!

— Коррам, что ли? — недоверчиво переспросил он.

— Ч-ш… Нельзя так, да еще среди ночи. Но только своими глазами видел.

— Что ты там видел? — отмахнулся Леон. И куда там Берг подевался?

— Что говорю, то и видел… Шла по коридору и прямо в стенку! Погрузилась в нее и пропала. Сами знаете, что это значит. Глаза его отражали свет одинокого факела и были .. две багряные точки. Леону вдруг стало страшно — даже не понял почему. Словно что-то неуловимое, бесформенное надвигалось на них из тьмы.

— Может, — упрямо продолжал Айльф, — там когда-то и была девушка, но теперь там ничего нет, под той оболочкой. Просто ходячая кукла. Да что там, вы ж сами знаете. Недаром от нее последнее время шарахаетесь.

— И вовсе я не шарахаюсь, — устало возразил Леон.

— Бросьте, я ж вижу. Другое дело, стоит ей свиснуть — и вы кинетесь за ней как миленький, но покуда ей не понадобились, вы и чувствуете неладное. Всех сразу она морочить не может — на такое только у тех, у хозяев ее сил хватит… Малышей она потеряла — надо же… что-то она не очень по ним убивается! Леон неловко пожал плечами.

— И ведь что-то амбассадора Берга долгонько нет, сударь, — с ужасающей мягкостью проговорил юноша.

— Подождем…

Тяжелый плащ намок, сырость прокрадывалась за ворот. «А ведь еще ехать и ехать, — подумал он, — во тьме, пробираясь по лесам и кружным дорогам, до дальнего устья Пенны, где раскинулись поросшие камышом трясины и гнездится непуганая болотная птица и где лежит среди мелких островков, поросших лозняком, остров Фембра, похожий на уснувшего тюленя».

Темнота вдруг зашевелилась, из нее выдвинулась какая-то фигура.

«Слава тебе господи, — подумал он, — наконец-то».

— Ну что ты так долго? — торопливо произнес он. — Поехали!

— Не так быстро, амбассадор Леон, не так быстро! Голос, раздавшийся из тьмы, не был голосом Берга. Леон машинально отступил назад, уткнувшись в теплую, пахнущую потом шкуру лошади, — и, словно отзываясь охватившему его испугу, по ней прошла волна дрожи.

Теперь, когда таиться не было нужды, в руках у кого-то из сопровождающих вспыхнул фонарь, который до сих пор, видимо, укрывали плащом. За Ансардом стояли четверо с алебардами. «Все понятно, — отрешенно подумал Леон. — Я дурак, но и Берг не лучше — мог бы догадаться, что к чему…»

— Собрались куда-то, амбассадор Леон? — вежливо спросил Ансард. — Зачем же так торопиться? Мы ведь даже и попрощаться не успели…

Леон молчал. В голове проносились совершенно безумные идеи: выхватить несуществующий бластер, пристрелить четверку стражников, взять в заложники Ансарда — столько голофильмов когда-то пересмотрел! Но он лишь стоял, опустив руки, остро ощущая собственную беспомощность.

— Пойдемте, амбассадор Леон, — мягко сказал Ансард, — не беспокойтесь, о лошадях позаботятся. Негоже им мокнуть под дождем.

Леон покорно ступил ему навстречу. Уже стоя между двумя дюжими стражниками — еще один шел впереди, а другой замыкал шествие, — он осторожно обернулся. Айльфа поблизости не было.

— У вас усталый вид, государь мой, — сказала леди Герсенда, — усталый и расстроенный.

— Будь проклята эта Ретра, — рассеянно пояснил маркграф скорее себе, чем ей: женщины в таких делах мало что понимают, но ему просто необходимо было выговориться. — Прислали наконец вассала с письмом… Требуют компенсации за ущерб: помимо золота и серебра, сто разноцветных материй, двести льняных хамалий и сто женщин-ткачих… Солер, мол, всегда славился своими тканями… а где я возьму ткачих — в цехах от чумы мрут не меньше, чем за городскими стенами… Гобелены! — фыркнул он. — Я заставил бы их подавиться этими цветными тряпками… Вон под замковыми стенами толпа орет — веди нас на Ретру… Толпа голодных, завшивевших, вонючих оборванцев…

— Сударь мой, — мягко сказала леди Герсенда.

— Простите, сударыня, — опомнился маркграф.

— Отдохните, — леди Герсенда взяла лютню, пробежала пальцами по струнам…

Аккорды задрожали и замерли, словно запутавшись в тяжелой ткани гобеленов, на которых печальные красавицы вели единорогов на алых и золотых поводках…

— Забудьте о тревогах.

— Я хотел, чтобы Солер процветал, — тихонько пробормотал маркграф, — только и всего… Чтобы вы, душа моя, ступали по розовым лепесткам… Вы так прекрасны… и ваши чудные глаза.., сегодня они как-то особенно блестят… О нет, не прячьте их… Не лишайте меня хоть этой радости…

— Да, сударь…

— И наполните мой кубок. Не надо никого звать… То вино, что эта ваша девушка поднесла… оно было какое-то горькое.

— Я велю ей сказать, чтобы из этой бочки больше не наливали, — леди Герсенда приподняла тяжелый серебряный кубок, обхватив его тонкими пальцами, подержала на весу и вновь поставила на стол. — Она не очень разбирается в винах.

Маркграф недовольно поморщился, вглядываясь в язычок пламени.

— Почему так темно? — спросил он.

— Я зажгу еще свет, — и леди Герсенда засветила еще один светильник.

— На дворе… тоже так темно?

— Да.

— Всегда одно и то же. Тьма.

Он помолчал, раздраженно оттягивая тяжелый воротник.

— Я устал. Нет больше сил.

— Впереди еще целая ночь, — мягко сказала она. Не слушая ее, он продолжал:

— Я вот все думаю… зачем они это делают?

Она положила руки ему на плечи, блестящими глазами вглядываясь в лицо: — Кто?

— Они… Ведь если бы они не… мы могли бы сами… ничего бы не изменилось — те же ошибки… и это…

— Я не понимаю, о чем вы говорите, господин мой, — сказала леди Герсенда. — Вы точно бредите. Вам плохо?

Он недоуменно поглядел на нее слепыми глазами.

— Не знаю. Должно быть. Да.

И, уже осознав, что происходит, схватил ее за руку.

— Ради Двоих, позови лекаря! И поскорее. Душно! Я не могу дышать.

— Сейчас, — сказала она спокойно.

— Пошли ору… оруженосца… пусть поторопится.

— Его нет. Я его отпустила.

— Скажи… где все?

— Никого нет. Я схожу сама.

Она встала, расправила тяжелые складки платья и неторопливо направилась к двери. Легкие шаги стихли в глубине коридора.

Тьма стояла у него перед глазами, тяжелая, как завеса, хотя светильники по-прежнему продолжали гореть. Потом и они погасли.

— …Рад, что успел застать вас, амбассадор Леон, — сказал Ансард. — Я уже было начал беспокоиться. С чего это вы решили тронуться в путь самостоятельно, когда мы с вами так хорошо уговорились… Леон огляделся. Они расположились в парадном зале — сейчас, глубокой ночью, здесь царила промозглая мгла, которую не в силах были разорвать пылающие на стенках факелы. Он предпочел бы место поуютней, не такое пышное… и не столь продуваемое сквозняками. Впрочем, особого выбора не было, поскольку за спиной стояли два дюжих молодца. Берг тоже был здесь — он сидел на табурете и тоже никуда не мог двинуться — по аналогичной причине. По крайней мере ни Берга, ни его самого не связали, значит, — гадал Леон, — они пока еще не пленники. Или все-таки пленники?