Всеволод Глуховцев - Смерти нет

Чтобы попасть домой. Федька преодолевал сложную систему лестниц и каменистых осыпей, перепрыгивал через кучу мусора, набросанного с виду как попало, а на самом деле с очень сложным расчетом, и проползал под наклоненной балкой. Здесь Федьку ждала комната с двумя окнами, груда щебня, в которой скрывался тайник с оружием, тряпичная постель под шалашом из коробок (а вы как думали? — из окон-то дует) — в общем, не просто убежище случайное, а убежище обжитое, любовно устроенное. Муха был парень домовитый, что и говорить.

Появление уфимцев породило для команды генерала Дани множество мелких бытовых проблем. С неожиданными пришельцами пришлось делиться буквально всем, от патронов до одеял. Бывший транспорт павшего Братцевского замка, незаконный гибрид КамАЗа, ЗиЛа, армейского ГАЗа и хрен знает скольких еще родителей, заботливо перебранный руками Кати и доведенный ею до почти приличного состояния, теперь предназначался в помощь незадачливым пришельцам. Москвичи охотно таскали боеприпасы, одежду, кастрюли, батарейки, пачки чая, примус, работающий на огненном пале (на пал было наложено ограничивающее заклинание, результат двухчасовых экспериментов Гвоздя и Кати, тогда порядком опалившей себе волосы), и множество прочей мелкой бытовой фигни, без которой, впрочем, легко загнуться, а вот не загнуться довольно сложно. Все это было загружено в братцевский транспорт, и Лизавета тайком погладила борт машины: мол, идти, дружок, послужи другим, как мне до сих пор служил.

Лиза свой транспорт любила. Он ей о прежних временах напоминал, о муже да о замке с гордым знаменем. Генерал-то Даня все предпочитал в прятки с врагами играть, а вот в Братцевском замке все не так было. Знамя на башню, оборону на стены.

Только вот рухнула та оборона.

И опустив голову, бывшая княгиня Братцевского замка, рыжеволосая и коренастая деваха почти семнадцати лет, отошла от бывшего своего транспорта и пошла заниматься нынешними делами. Теперь она ходила под генералом Даней, а у того самой любимой присказкой было: жить надо здесь и сейчас.

А сам Даня, отдав одну машину и сделав солидное кровопускание своим запасам, всерьез задумался. Дело было нешуточное, приближалась зима, и команде нужно было как-то просуществовать это неласковое время. К тому же нужно было дать подзаработать уфимцам, которые тоже оказались в ситуации поистине хреновой: без всякого барахла и боеприпаса, практически голяком, да еще и в совершенно незнакомой местности. Озадачишься тут, пожалуй: как дальше жить, что делать? Так что помочь им следовало. Люди ведь чем сильны? Правильно, взаимопомощью.

«Начнем друг на друга плевать, все передохнем» — так думал Даня.

Конечно, кое-что они уфимцам уже выделили, но это ведь тьфу, крохи. Их там восемь человек, надолго ли чего хватит. А больше тоже не отдашь, самих одиннадцать, если Лизкину малышню считать.

«Размножаемся, блин. Скоро, как у Крохи, сорок человек будет. А большой команде сложнее дела делать, уж больно она на виду. Не успеешь оглянуться, как вычислят».

В общем, нужно было вертеться по-крупному. Посему Даня кое с кем связался, кратко переговорил, потом связался еще кое с кем и отбыл в неизвестном направлении.

С мужиком из Секретного войска Даня встретился в месте безопасном и укромном — в подвале здания под названием «Билитека». Ну или как-то так. Неизвестно, чем занимались в этом здании раньше, но чем-то, по всему выходило, очень непростым, потому что отпугивало это здание всякую нечисть не хуже вольных зон. Гоблинов, ясен пень, не забирало чтобы уж совсем сильно, так только, слегка покореживало. Но гоблины — это ж твари такие, что и на вольные зоны нападают, случается, что и проламывают оборону. Правда, давненько такого не случалось. Слабеют они, твари, слабеют, это Даня давно заметил.

В общем, гоблинов неведомая защита билитеки не остановила бы, а вот всякая шушера типа оборотней сюда и близко не совалась.

С мужиком Даня тер долго и серьезно, но все равно наводку на «жирный» караван еле вытянул. Обещал чуть ли не половину добычи отстегнуть Секретному войску.

Ну что ж. Работать команде нужно было все равно. Не будешь работать, загнешься к едрене-фене. Тем более что народу теперь в команде уйма, да еще мальцы Лизины, которые сами себе на пропитание заработать не могли, а есть, есстно, хотели каждый день. Малышня в команде — это, конечно, всегда проблемы. Зато смена растет.

Если команда сиднем сидит, так просто дохнет такая команда — и все. От голода, бывает, загибаются, или, скажем, боезапас выйдет, так любая мелкая нечисть сожрет, и не заметишь. Так что Даня и на половину согласился, и на больше бы согласился. Надо работать. Сегодня малую добычу взять, завтра — большую, а там, глядишь, еще какие-нибудь перспективы нарисуются.

Слово «перспектива» Дане очень нравилось. Он его у Гвоздя перенял.

План операции родился достаточно быстро. Приземлившись у Гвоздя на кухне, Даня крутил свой план и так и этак, рассматривая все возможные вероятности. Увеличил на компьютере карту города и рассматривал район, где предстояло работать.

Гвоздь шуршал рядом, чем-то своим занимался. Он в генеральские расклады больно-то не лез, ему своих дел хватало выше крыши. Да и вообще свои, так сказать, дела почитал превыше всяких там мелких командных делишек. Что там — пропитание, зима, ерунда всякая. Вот Гвоздь, он — да, у него дела так дела. Это от мастеров-хранителей ему такая точка зрения в наследство досталась, не иначе.

«То-то они с этой точкой зрения и наворотили, — думал меж тем Даня. — Ладно хоть Гвоздяра от этой дряни большей частью в стороне остался. Да и исправил многое. А все равно замарался, как ни крути. Права Катя: магия — как дерьмо, не сунешься — не вляпаешься, а не вляпаешься — не будешь вонять».

Гвоздь будто прочитал его мысли. Повозюкался со своими железками и слинял с кухни, хотя раньше они часами могли рядом работать. Данино сознание все сильнее менялось. У него не просто мысли, у него мировоззрение образовывалось. И выкрутасам давнего друга Гвоздя в этом мировоззрении место находилось отчего-то не самое лучшее.

Уфимцы с трудом привыкали к новому месту. Оно вроде было и неплохое, без особенных напастей, но чужое, блин.

Дело все было в этом...

Чужое.

У себя они знали каждый камешек под ногами. А здесь что? Пусть Костя Гром многозначительно говорит:

— Москва-а! — и палец указательный поднимает.

Какая, на хрен, Москва.

Вот если б домой, к своим рекам, к своим лесам.

Уфа — город такой. И большой, и заводы, а все равно лесов видимо-невидимо. Прям в самом городе, не где-нибудь там. И говорят, раньше тоже так было. Не от запустения всеобщего леса выросли, а всегда тут были. Красота, небось, была тогда. Да и сейчас красота.