Всеволод Глуховцев - Смерти нет

Привычка! Береженого Бог бережет. Всю жизнь свою Даня бессознательно следовал этому девизу и был глубоко прав — даже когда это было излишним.

Потому что излишним это не было никогда.

Шли осторожно, но быстро, — понятное дело, как рейнджер Немо был круче всех. Гвоздь малость запыхался: он в походном деле не блистал. Но шагал зло, упорно, ничуть не выдавая своей слабости. Его это даже слегка задело за живое, и он старался изо всех сил...

— Стоп. — Немо вскинул руку.

Стали все мгновенно. Замерли. Немо слушал тишину.

Однако даже его суперслух не мог разобрать ничего внятного. Шумы — да, смутные, неясные. Мало ли что может издавать смутные звуки пусть и в почти вымершей, но огромной Москве...

— Идем, — сказал Немо. — Нет ничего.

— Показалось? — спросил Гвоздь.

— Нет, — помолчав, ответил Немо. — Профилактика.

— Нужное дело, — одобрил Даня.

Еще раз в пути Немо останавливался для профилактики и так же ничего не уловил. А вскоре показался Мухин дом.

Минуты три, притаясь, сидели за укрытием, напряженно рассматривая пустой, безмолвный двор. Может, это и была перестраховка — но никто не счел ее избыточной. Выждали, посмотрели. И аккуратно двинулись к дому, а дойдя, тронулись вдоль стены: первым Немо, за ним Гвоздь и Даня — замыкающим.

Чем ближе подбирались они к подъезду, тем сильнее нарастало в Дане тяжелое, нехорошее чувство. И Даня даже не пытался с ним бороться. Бесполезно.

Только раз мелькнуло: а может, это просто волнение?.. Но тут же он жестко укорил себя: брось, генерал! Никакое это не волнение. Это предчувствие правды. Это...

— Вот, — сказал Немо. И шагнул влево.

Даня и сам увидел. Тяжесть сдавила сердце. На снегу отчетливо виднелось пятно крови.

— Гвоздь, проследи, — сказал он.

— Понял, генерал. — Гвоздь вскинул автомат, озираясь.

Даня нагнулся над пятном. Кровь впиталась, застыла, но была свежей. Еще маленькие капельки ее тянулись дорожкой по двору.

— Здесь сбили, — молвил Немо. — И потащили туда.

— По следу! — приказал Даня. — Следить за округой.

След вел прямо от крыльца, к гаражам. Не только кровь — снег был истоптан множеством ног.

— Люди, — заключил Немо. — Не меньше пяти. Даня кивнул. По снегу все читалось, как по книге.

— Скорей, — зачем-то сказал он. — Туда! Холодный, жестокий азарт охотника погнал его вперед.

— Генерал, — негромко сказал Немо.

— Да?..

— Погоди.

Немо умел сказать так, чтоб его послушали. Даня остановился:

— Что?

— Я уверен, что это те. Которых обнаружили мы с Тэйки. Они его взяли.

Подошел Гвоздь, шмыгнул носом. Даня проследил линию следов, соотнес ее направление с тем, что слышал от Немо, видел на карте — и понял, что Немо прав...

Скорее всего прав. Рационалист в Дане держал оборону твердо.

— Но проследить надо, — произнес он.

— Надо, — согласился Немо. — Я прослежу. А вы возвращайтесь. Надо сбор объявлять. Будем спасать.

Гвоздь сдвинул шапку, почесал в затылке. Что-то такое промелькнуло в его взгляде...

— Ты что? — сдвинул брови Даня.

— Да... гм! Спасать-то надо, без базара. Только боюсь, как бы не кончили уже парня, а?

— Нет, — резко сказал Даня. — Раз поволокли, значит, живым нужен.

— А! Точно. — Гвоздь обрадовался.

— Но может, что и ненадолго. Потому надо спешить. Немо!

— Я, генерал.

— Ты на связи?

— Конечно. — Рука Немо полезла за пазуху, вынула рацию. — Вот.

— Отлично. Значит, как проследишь, отзвонишься. Мы собираем всех. Уфимских тоже. Идем выручать. Мы своих не сдаем!

Муха выплывал из провала несколько раз. Первый — еще на улице, очень смутно, как в бреду. Он разлепил веки, увидел снег, мелькающие ноги, услышал сбивчивое сопение — и вновь провалился в никуда.

Потом ему показалось, что кто-то тянет, дергает его за руки, он ощутил тупую боль в ушибленном плече. Пошевелил языком, и другая боль отдалась в правой скуле. Муха успел почувствовать во рту вкус крови... Но даже не успел понять, что потерял сознание. А потом резкая вонь шибанула в нос. Федя откинул голову, но эта дрянь пробила его еще раз. Муха дернулся, но с места не сдвинулся. Еще сунь, — услышал он голос. «Я вам суну, гады», — хотел сказать Муха, но вместо того промычал что-то вроде:

— Э-аммм!.. — Язык не слушался его.

— Очухался! — радостно сказал другой голос. Глаза Мухи открылись, тусклый взгляд проехался по мрачной комнате...

Да, то была комната, и именно мрачная.

Даже не столько мрачный, сколько дикий был у нее вид.

Подсобка гастронома — помещение без окон, только с дверью. Дверь, кстати, вовсе не была закрыта, да и закрывать ее нужды не было. Пленник все равно никуда удрать не мог.

Что там удрать! Он не мог и пошевелиться: сидел на тяжелом железном стуле, прочно привязанный к нему.

Где бандиты раздобыли этот стул — уму непостижимо.

Перед беспомощным Мухой стоял Тощий. В левой руке он держал склянку с нашатырным спиртом, в правой — тряпку, этим спиртом пропитанную. Правую руку он и подносил к Федькиным ноздрям. Откуда у главаря взялся водный раствор аммиака — тоже тайна сия великая есть.

За спиной Мухи топтался, с любопытством поглядывая на все это, Редька. Он держал «вечный» фонарик, такой же был и у Капкана, стоявшего сбоку, — бывший фонарь Жженого. Кроме того, на полу поодаль стояла известная керосиновая лампа, горевшая неровно и чадившая. В сумме три этих источника света и создавали дикий, мрачный фон, вроде подвала средневекового замка.

Вместе с памятью к Мухе возвращалась способность соображать — да вот радости от того было совсем немного. Он прекрасно понял, что с ним случилось; где он находится, конечно, он не знал, да это и не важно было. Важно было осознание произошедшего — а именно того, что дела обстоят хреново.

Можно было потянуть время, притворяясь оглушенным, но не до бесконечности же. Да и тогда так и будут совать в нос дерьмо.

Чья-то рука несильно хлопнула Федьку по щеке.

— Ну, будет, — сказал голос. — Видно, что очнулся. Не бойся, ничего не сделаем.

Конечно, так Муха им и поверил, уродам. Но делать нечего, глаза открыл.

Увидя, что объект приходит в себя, Тощий кликнул:

— Пистон!

— Я, босс. — Тот выступил из мрака.

— Возьми. — Тощий отдал ему склянку и тряпку. Пленник вполне осмысленно поводил глазами по округе. Затем горло его сделало судорожное глотательное движение.

Тощий понимал, что сладким голосом сюсюкать бесполезно. Рычать зверем — такая же чушь в данной ситуации. Потому он заговорил спокойно и размеренно:

— Слушай, малый, меня внимательно. Слушаешь? Муха вынужден был кивнуть.

— Вот и отлично. Ты, видимо, уже понял, где ты. Ты в плену. Дела твои аховые, прямо скажем. Сделать ты ничего не можешь, сам видишь. А мы можем, все, что захотим. Захотим убить — шлепнем на месте.