Андрей Николаев - Точка отсчета

После завтрака Делануа вышел, как он сказал, осмотреть окрестности. Седов заметил, как он складывал в рюкзак датчики движения, лазерные и тепловые сенсоры и понял, что Делануа хочет обезопасить их убежище, насколько это возможно.

Ингрид попыталась выведать у Седова, что он собирается делать, но Сергей отправил ее спать, заставив выпить рюмку коньяку — после бессонной ночи лицо у нее было серое, а под глазами обозначились темные круги.

Оставшись один, он прошелся по холлу, потрогал печь — в доме было прохладно. Видимо, Делануа экономил и не прогревал дом сверх меры. Выйдя на крыльцо, Седов огляделся. В отдалении, на правом и левом берегах канала стояли почти такие же домики с красными крышами и ветряками. Седов спустился к воде и присел на вбитую в берег сваю. День был пасмурный, но дождя не было. Облака висели низко, будто готовы были лечь на землю и накрыть, как теплым одеялом.

— Я придумал тебе имя, — сказал Седов.

— Какое? — тотчас отозвался его постоялец.

— Я буду звать тебя Мук.

— М-м… а что это означает?

— Был когда-то такой же, как ты, маленький и приставучий.

— Да?— Седову послышалось сомнение в вопросе, — но он был хороший? Я — хороший .

— Это мы еще посмотрим, какой ты, но Мук был хороший.

— Ладно, тогда я согласен.

— У меня прямо камень с души свалился, — усмехнулся Седов, — что я должен делать? И вообще, как все будет происходить?

— Мне надо учиться, я почти ничего не знаю.

Седов задумался.

Вряд ли я подойду на роль учителя.

— Мне будет достаточно, если ты будешь слушать образовательные программы или смотреть их. Только глаза не закрывай. Мне нужны знания по биологии, медицине, философии, социологии. Это для начала.

— И все?

— Пока этого вполне достаточно.

— Ладно, попробуем.

Седов вернулся в дом, перебрал каналы видео и, найдя передачу, под названием «Как оставаться здоровым, не прилагая к этому усилий», уселся на стул и вперился в экран.

— …основной становится задача повышения рождаемости одаренных людей. Первостепенное направление работ в этой области: возможное изменение, или, если хотите, усложнение генома человека. Задача эта больше из области психогенетики, чем всем привычной генетики, но об этом мы поговорим в следующий раз, — румяный профессор с копной седеющих рыжих волос весело оскалился и, помахав рукой, исчез из комнаты.

— Закончилось, — сказал Мук.

Седов, пяливший глаза в экран, но ничего не понимавший и почти не слушающий передачу, переключил канал.

Шестиногое чудище, возникшее между окном и сидящим в кресле Седовым с аппетитом поедало тяжелый танк. Экипаж танка тараканами разбегался по изрытой снарядами земле.

Не пойдет.

— Почему?

— …многократный оргазм приводит к нервному истощению, однако препарат «Любовь без остановки»…

— Рано еще тебе такое смотреть.

— Ты вредный. Мне любая информация пригодится, а тебе жалко.

— …санкции в отношении добывающих кампаний, — озабоченно сказал бледный на фоне освещенного утренним солнцем окна, диктор. — Премьер Лувимба также заявил, что если Лига и впредь…

— Этот бред вообще незачем слушать.

— Но если передают, значит кто-то слушает!

В прихожей затопали, и Седов обернулся. Сняв обувь и надев мягкие старомодные тапочки без задников, в зал вошел Делануа.

— Сходили бы, прогулялись, что ли — сказал он, — земля почти просохла.

— Вот когда совсем просохнет, тогда и прогуляюсь.

Седов сидел перед стереовизором третий день, делая перерывы на еду и сон, но Муку этого казалось недостаточно, и он будил Седова ни свет, ни заря. Вот и сейчас было всего шесть утра, а Седов уже полчаса сидел перед стереовизором. Мук впитывал увиденное, как губка, формируя свое сознание на основе передач и что он там себе думал про увиденное, Седов даже представить боялся. Если в первый день Седов смотрел все подряд, то на следующий Ингрид, расспросив, что ему надо, составила программу и потребовала от Делануа доступ к компьютеру с выходом в сеть Лиги. Днем Седов смотрел, как с невообразимой скоростью мелькают файлы с сайтов университетов, научных центров и информаториев — Мук видел его глазами, но то, что Седов едва успевал разглядеть, и что представлялось ему бессмысленным мельтешением, Мук откладывал в свою память. Или в память Седова? Надо отдать Муку должное — он попросил разрешения заполнить около десяти процентов объема мозга Седова, а когда тот сказал, что все, что там есть, ему крайне необходимо, успокоил:

— У тебя задействовано едва ли пять процентов мозга, так что места еще много.

Мук попросил чередовать учебные программы с просмотром телевидения и Седов с облегчением согласился — здесь он хоть понимал, о чем говорят.

Седов переключил программу и в комнате возник кусок затемненного зала с вращающимися стробоскопами, голографической подсветкой и извивающимися на парящих платформах телами. Гремела современная музыка, но и ее перекрывал голос солиста, чье лицо в устрашающей раскраске время от времени заслоняло танцующих.

— …возьми ее, пока она спит! Она не узнает, а ты не запомнишь! Возьми ее, пока она спит, но время придет и спящий проснется!!!

— Молодежь веселится, — мимоходом заметил Делануа, направляясь к автоматической кухне, — кофе хотите?

— Вот уж без чего он сможет обойтись, так это без молодежной, с позволения сказать, культуры, — проворчал Седов, имея в виду Мука.

— Кто может сказать, какие знания ему пригодятся?

— Вы называете это знанием? Вот это?

— Э-э, дорогой мой, — протянул Делануа, заваривая себе кофе, — а вы, оказывается, не любите молодежь. Мне казалось, что у вас сын как раз в таком возрасте, как эти девчонки и ребята. Неужели он не подвержен общим молодежным веяниям?

— Мы редко общаемся, — буркнул Седов.

— А вы вспомните себя в их годы. Вряд ли вашим родителям нравилась музыка, от которой вы балдели, а ваши танцы они наверняка считали чем-то средним, между камланием и эпилепсией.

— Возможно, что и так, — согласился Седов, чувствуя, что заводится. Может, его доконало трехдневное сидение перед компьютером, а может виной всему была неопределенность его положения, но он ощущал, что если не выпустит пар, то останется только нырнуть в канал, чтобы немного охладиться. — Но песни, которые мы слушали, не были настолько бессмысленными, а танцы — настолько уродливыми. Да, я не люблю их, — рявкнул он неожиданно для самого себя, вскочил с кресла и пробежался по комнате, — а за что их любить? За безалаберность и бесцеремонность, за амбициозность и необоснованную безапелляционность, за слишком громкие голоса, за ненормативную лексику? Они считают дни от каникул до каникул, от сессии к сессии, от праздника к празднику, от отпуска к отпуску. А если праздников мало — они устраивают их сами, упиваясь пивом и горланя свои убогие, с претензией на глубокомыслие, песни.