Владислав Русанов - Полуденная буря

— Насчет харчей как?

— С бабой поговорить надо. Муки совсем мало. Не перезимуем.

— Мясо есть? Копченое или вяленое?

— Много не дам.

— Да хоть совсем малость. До Лесогорья добраться.

— Ладно. Поищем…

— А тютюнника, часом, не наскребешь? — вдруг осенило меня. — Хоть полкисета.

Траппер сразу надулся:

— Вы там на своей Красной Лошади безголовые или безрукие? Хвост тоже курева просил. У вас там что, насобирать травы в лесу некому?

— Не цвел в этом году у нас тютюнник. Уж мне можешь поверить — все холмы излазил.

— Два камня за кисет.

Ох и прижимист ардан! Чистый паук-кровопийца. Это ж сколько заломил!

Заметив мои колебания, Меткий твердо произнес:

— Или так, или никак. Я вам не нанимался на полприиска тютюнник собирать. А ну как у меня кончится до будущего липоцвета? Чего ради мучаться?

Я почесал затылок. Взглянул на Сотника. Тот сидел с невозмутимым лицом, и было ясно, что, не договорюсь я насчет курева, слова в упрек не скажет. Но я-то понимал, каково ему. О затяжке с самого березозола мечтает.

— Годится, Меткий. Два аквамарина. Только не самых больших. Вот эти сгодятся?

Ардан посопел. Потом кивнул:

— Сгодятся.

— А к тем красненьким, что ты за коней выбрал, я вот еще два желтых добавлю. Они гелиодорами зовутся. И за харчи. Если дашь, конечно.

Меткий совсем размяк:

— Дам. Щас женке скажу, чтоб собрала.

— Погодь. — Сотник глянул на него снизу вверх. — Сбрую конскую сейчас принесешь? Или после, утром?

— Какую сбрую? Не было такого уговору! За коней был, а за сбрую…

— Был у меня барышник знакомый, ныне покойный, так он коней за так отдавал, а за недоуздок десять империалов лупил.

— Ну и?..

— Я ж сказал — покойный.

— Не шла речь про сбрую!

— Так вертай камешки назад. И будем считать, что уговора не было.

И тут Меткий заюлил. Как гадюка, придушенная сапогом. Жадность боролась со здоровой деревенской сметкой. Понятно, что и кони, и сбруя в трапперской фактории без надобности. Вряд ли кто из них уздечку наденет по правилам, не говоря уже о седле. Да и лошади — это не коровы, что сами хозяев кормят зимой. Сена жрут не меньше, а пользы… ломаный медяк. Мог он их, конечно, и прирезать, как грозился, но тогда самоцветы, которые уже и в руках подержал, — тю-тю. И мясо придется съесть всей факторией. Но как же ему хотелось содрать с нас еще хоть чуть-чуть.

Я даже бороду ладонью прикрыл, чтоб не догадался хозяин наш, что смеюсь, на него глядя. Вот умора!

Наконец здравый смысл победил.

Ардан махнул рукой:

— А, стрыгай с вами! Забирайте!

— Так когда принесешь? Сейчас или завтра утром? — Меткий пожал плечами:

— А вам не один ляд? Завтра с утречка и заберете… А щас я пожрать принесу.

Он развернулся, изображая всем видом несправедливо обиженного. Ну, прям бедняк, которому на ярмарке лемех из гнилого железа подсунули.

— И тютюнник не забудь, — напомнил я.

Траппер кивнул напоследок и захлопнул сбитые из горбыля двери.

— Не обманет? — повернулся я к Сотнику.

— Не должен. Жадный. А вот…

Он вскочил на ноги, прислушался и толкнул дверь.

— Ты чего? — удивился я.

— Не припер, — коротко отвечал Глан.

— Кто не припер, кого?

— Створки не припер. С него станется нас вместе с сеном запалить.

Вот оно что! А я и не догадался бы, пока огонь не припечет. Это точно. Мог ардан клячем двери подпереть и ночью, когда мы уснем покрепче, поджечь. Камешки-то всяко в огне не попортятся. А что мы попортимся, так ему наплевать.

А может, и не правы мы, подозревая траппера? У простых людей запрет на убийство в крови. Жизнь, поданную Сущим, они ценят. Это в больших городах народ звереет и в глотки друг другу вцепиться готов. За кусок послаще, за место потеплее, за ласку господскую.

— Устраивайтесь, — проговорил Сотник. — Ночью по очереди спать будем.

А что нам устраиваться? Долго на ночевку тот умащивается, у кого добра навалом. А с нашим скарбом — раз-два, и готово. Как гусь из сказки. Одно крыло подстелил, другим укрылся.

— В сено зарывайтесь, — посоветовал я Гелке и Мак Кехте. — Теплее будет. Ночами-то холодает.

Они послушно полезли на кипу душистой подсушенной травы. Да Гелке и не нужно особо советовать — ее отец каждую осень запас для коровы накашивал, всю сараюшку набивал. А вот благородной феанни ночевка на сеновале, пожалуй, в диковинку. Ничего. Может, еще хвастаться своими приключениями будет, когда ко двору Эохо Бекха попадет… Если попадет. Потому что от ее задумки пройти через людские земли аж до Озера по-прежнему попахивало безумием.

Я бросил плащ у подножия сенной горы. Сотник устраивался рядом. Расстилал добротную кожаную накидку, но дротик всё время находился у него под рукой. Вот, учись, Молчун, у настоящего воина. Опытного и закаленного.

Только хотел я посетовать, что хозяина нашего лучше всего за смертью посылать — сто лет проживешь, как дверь скрипнула, провернулась на ременных петлях, и на пороге возник ардан. Поставил на утрамбованный земляной пол объемистую суму.

— Перекладывайте себе. Про мешок мы уж точно не договаривались.

Это, надо думать, он Сотника подколол. Не переживай, перегрузим. Мой мешок уже который день пустой.

— Тютюнник?

— Держи. — Он протянул мне мешочек с кулак величиной. Ага, помирал бы без курева, столько не принес бы. Значит, запас у ардана преизрядный имеется. А потрепаться — себе, мол, не хватает — это всякий способен, чтоб цену набить.

— Я пересыплю.

— Давай, чего уж там. Кисеты у меня на елках не растут. — Меткий явно обрадовался.

— Ты иди. — Сотник прилег на плащ, вытянул ноги, но разуваться не спешил. — Утром вернем сумку.

— Ладно. — Ардан кивнул. — Вы, это, в сеннике чтоб не удумали курить. Не для того я, это, сено косил.

— Не бойся, не будем, — заверил Сотник. Ясное дело, не будем. Что ж мы, совсем чурбаки с глазами — сами себя сжечь.

Не успела дверь за арданом захлопнуться, как я трясущимися пальцами вытащил заветную трубку и принялся набивать ее.

— Пополам? — Нужно ж поделиться, мой спутник тоже без курева мучается.

— Годится. По три затяжки.

Вот и славно. А еда, сумка, сон подождут.

Никогда бы не подумал, что поражусь самому обычному пению петуха на рассвете. Казалось бы, ну что тут такого? Горластая, вредная птица. Хвост распустит и орет, сидя на плетне. А ведь как за душу взяло! Сколько лет я не слышал петушиного крика? Больше десяти лет. С той самой поры, как попал на Красную Лошадь. У нас домашнюю птицу не держали даже в «Развеселом рудокопе». Корову Гелкина мать доила, помню, а птицы не было. И я почти забыл, как оно бывает — вставать с петухами.