Илья СТАЛЬНОВ - НА ОСТРИЕ ИГЛЫ

Не все иглины погибли. Некоторые были разбросаны по мирам, и, кто знает, может, их потомки дожили до наших времен. Они одни знали, как можно вернуться в покинутый Абраккар, но никто не захотел этого, ибо вряд ли кому захочется коротать дни там, где на свободе великая Сила. Но для жаждущих и просвещенных осталась узкая тропинка. Во многих мирах иглины оставили ключи в благодатный и страшный город городов Абраккар. И овладеть ключом может лишь достойный.

Раз в сто двадцать шесть лет в аравийской пустыне появляется мираж – чудесное видение несказанно прекрасного города, которого нет и никогда не было на земле. Это не колдовство, не игра чувств и не плод воображения истомленного жаждой и долгой дорогой путника. Это смерч приоткрывает завесу над славным городом городов, и тот, кто добр и мудр, на ком лежит Божья печать, способен порвать пелену миража и ступить на мостовую, на которую никто не ступал с того самого момента, как нашли свой конец в Абраккаре железные легионы курусманутов. И он приобретет и вместе с тем потеряет так много, как не терял и не приобретал никто целую бездну лет. Невозможное станет возможным. Самые смелые мечты и самые страшные кошмары воплотятся, и настанет час великого испытания…"

Адепт закончил читать. В комнате повисла тишина. За окнами спал крепким сном нищий и богатый, скромный и разгульный, добродетельный и бесчестный, многогранный, но скучно-обыденный в своих достоинствах и недостатках Париж: который кто-то наивно считал городом городов. А перед моими глазами проплывали картины крушения сказочного Абраккара, в ушах раздавался лязг оружия, я слышал предсмертные крики несчастных иглинов, мне виделось вращение великого смерча -порождения Силы, равной которой не найти. И этот смерч, возможно, когда-нибудь вырвется на свободу и поглотит беззащитные перед неземной разрушительной мощью миры.

– Весьма занятная легенда, – произнес я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно беззаботнее.

– Только ли легенда? – приподнял брови Адепт.

– Красивое языческое сказание о битвах богов в те времена, которые никто не помнит, о которых никто толком не знает, и, значит, ничего невозможно проверить.

– Тебе не кажется, что здесь присутствует нечто непривычное, несвойственное подобным легендам?

– Ну… пожалуй, слишком сухой язык, лишенный обычных для эпоса поэтических изысков. События описаны четко, без излишнего полета фантазии и героического пафоса. Все построено вполне последовательно. Не хочешь ли ты сказать, что все это правда?

– Неужели после знакомства с тайными сокровищницами знаний обоих Орденов ты не понял, что мир Гораздо сложнее и интереснее, чем все думают. До нас в нем были многие… Атлантида. Ледяные земли, Да мало ли что?

– Но то, о чем здесь говорится, слишком невероятно и слишком смущает разум… Абраккар, тысяча миров, железные легионы курусманутов.

– Ты правильно указал на сухость языка. И на обороты, близкие к нашему времени. Это не сама легенда. Это повествование, собранное из сотен источников, осмысленное нашими лучшими умами. Все, что здесь написано, или почти все, – правда. Правда и то, что прекрасный мираж, раз в сотню лет появляющийся в аравийской пустыне – это и есть город городов Абраккар.

Трудно было поверить во все это, но Адепт прав: почему я должен верить в продолжающуюся много тысячелетий битву Орденов, в затонувшие континенты, в жизнь на иных планетах и не должен верить в Абраккар? Нет смысла противиться истине – от этого она не перестанет быть истиной.

– Ладно, я верю, что путники видят в пустыне Абраккар, – кивнул я с неожиданной злостью. – Верю, что он существует где-то на окраине миров, великий и недоступный. Но какое отношение это имеет к нашей судьбе? В этом и заключается помощь Верхних Адептов? Свиток с легендами о том, что было когда-то, и никакого намека на возможность изменить будущее!

– То, что будет, происходит из того, что было. Мне ли напоминать тебе о столь простых истинах? То, что сделали для нас Верхние Адепты, превзошло все мои надежды. Дар, который преподнесли нам, дается немногим. Точнее, мы первые, кто его удостоился.

– Эта рукопись – дар? Но какой в нем смысл? Чем эти начертанные на бумаге слова помогут нам? Нам, которым в затылок дышит один из самых великих злодеев?

– Нам дано убежище, в котором никто не сможет нас настигнуть.

– Какое убежище?

– Ты теряешь сообразительность. Конечно, Абраккар!

Меня будто обдали ледяной водой. Я поверил сразу во все сказанное. Адепт действительно призывает меня скрыться в Абраккаре. Ужас и радость, надежда и ожидание чуда – эти чувства нахлынули на меня.

– Но как мы попадем туда? – выдавил я.

– Срок, когда Абраккар покажется в пустыне, близится. Для Хранителя город городов закрыт. Если только…

– Если что?

– Если он не пройдет вслед за нами в образованную нами брешь.

– И тогда мы окажемся там с глазу на глаз с ним.

– Такое возможно. Но в Абраккаре он лишится своих преимуществ, и мы сможем сразиться с ним на равных.

– Но как попасть туда? В рукописи сказано что-то насчет ключа. Верхние Адепты дали тебе его?

– Нет.

– Ты знаешь, где он хранится?

– Нет.

– Так как же мы найдем его?

– Найдем. Бабочка, вспыхнувшая и исчезнувшая, на моей ладони, это компас. Теперь я ощущаю направление, которое приведет нас к ключу. Послезавтра нам в путь. Здесь предстоит завершить еще кое-какие дела.

– Куда мы отправимся?

– Пока что в Испанию. А куда дальше – не знаю.

Ну что ж, Испания так Испания. Страна монахов, конкистадоров и инквизиторских костров. Не лучшее место в христианском мире. Итак, наш путь от Короля-Солнца Людовика Четырнадцатого к его внуку Филиппу Бур бону.

«Как же меня утомили ее ужимки и нарочитая кокетливость», – думал граф Ги де Руа, пытаясь одолеть раздражение и как можно натуральнее изобразить долженствующие моменту едва сдерживаемые вожделение и страсть.

У графа де Руа была сложная и запутанная жизнь. Точнее, он вел одновременно несколько жизней, и в каждой из них его поведение должно было соответствовать занимаемому месту. Он ощущал себя актером, играющим главные роли сразу в нескольких спектаклях и вынужденным надевать то маску шута, то короля, то Зевса-громовержца, и при этом, не дай Бог, что-то напутать, вложить в уста одного героя реплику другого. Б жизни богатого придворного, занимающего твердое положение рядом с троном величайшего из королей, мудрейшего из монархов (как его принято называть), Людовика Четырнадцатого, граф вынужден был вести себя легкомысленно, ветрено и высокомерно, тщательно соблюдая правила, присущие этой среде. А в свете показалось бы просто странным, если бы молодой богатый вельможа не имел дамы сердца, лучше замужней, к которой нужно красться под покровом ночи и посылать нежные записки, предоставляя этим пищу для сплетен.