Евгений Гаркушев - Бунт при Бетельгейзе

— На орбите?! — поразился Змей. — Не втыкает меня вс-сё это. А как он туда довинтит?

— Да прямо от охранного барака. На личном челноке Мюллера. Ты не в курсе, что ли, что у Мюллера челнок есть и вертикальная шахта, по которой он стартует?

— Я у легавых в кореш-шах не хожу, — нахмурился гуманоид-рептилия.

— Намекаешь, что я хожу? Может, ты мне не доверяешь? И Седому тоже?

— С-седой, конеш-шно, на подс-ставы с-скор… Мы тут бойню должны ус-строить, а он, как король, явится на вс-сё готовое и улетит к ядрене фене…

— Он и есть король, — улыбнулся Цитрус, — так что слушайся, Змей, а то, я смотрю, тебе не нравится, что голова на плечах слишком крепко держится.

Настроения рептилии Эдику очень понравились. «При желании можно будет уломать его кинуть Седого, — подумал он, — а то одному мне будет очень несподручно управляться с тяжелым транспортником».

Навыки управления кораблями Цитрус получил в летной школе на Юпитере-9, где обучался почти два года, пока не вылетел за неуспеваемость — большую часть времени проводил не на лекциях и практических занятиях, а в местном казино, где постигал азы игры. Да и другие обстоятельства заставили директора схватиться за голову и выгнать Цитруса — документы, по которым молодой человек поступал в школу, оказались поддельными. На вступительных экзаменах Эдик утверждал, будто он сын знаменитого пилота Спаркса и унаследовал все его рефлексы. Расписал в красках, как переживал отец, оставляя его с мамашей на планете Сокес в созвездии Стрельца, тыкал в лицо преподавателям размагниченной карточкой — свидетельством о рождении, код с которой считать было невозможно, но на которой черным по белому было написано: «Эдвард Спаркс». И обещал привлечь администрацию колледжа к суду за неполиткорректность — якобы его не хотят брать потому, что имя и фамилия нерусские.

— Папаша ничего не мог с собой поделать, — поведал Эдик обалдевшим от его напора профессорам, потому что очень полюбил одну девицу — пилота сухогруза «Веселый хряк».

Дальше, как это часто случалось, рассказ пошел сам собой. Приемная комиссия была поражена трогательной историей взросления мальчика Эдика, который рос без отца и все детские годы мечтал летать, грезил о звездном небе, хотел даже стать космическим пиратом и брать на абордаж сухогрузы. Но сейчас он повзрослел и понял отца, поэтому намеревается продолжить его славный путь. И даже пойти дальше — добиться еще большей известности, стать знаменитостью общегалактического масштаба и остаться в вечности навсегда — ярким образчиком высшей ступени летного искусства.

Цитрус даже вспотел от такого выспренного патетизма. Стирая пот со лба, он поделился с преподавателями:

— Образ отца стал для меня иконой, — и всхлипнул, глотая слезы: — Хотя я никогда не знал его лично. Только по рассказам, из книг и стереофильмов.

— Ну-ну, не стоит так убиваться, молодой человек, — добрейший профессор Живцов, преподаватель конструктивной аэронавтики, встал из-за стола и подошел, чтобы похлопать юношу по плечу: — Эх, молодой человек. Мы, конечно, возьмем на обучение сына самого Спаркса… Хоть и недобрали вы двух баллов, и фамилия у вас нерусская, да и имя, прямо скажем, подгуляло… Почему бы маме не назвать вас просто — Евгением? Или Андреем, к примеру.

— Она сделала это, чтобы доставить удовольствие отцу. А вы правда меня возьмете? — Эдик поднял заплаканное лицо с прозрачными голубыми глазами, упал на колени перед приемной комиссией, простер руки: — Спасибо вам! Огромное спасибо! Я всегда буду помнить вашу доброту! Напишу ваши имена у себя над койкой и буду повторять утром и вечером! Нет, я не напишу — я выбью их на мостовой перед зданием школы отбойным молотком!

— Ну, что вы, не надо, молодой человек…

Красный от смущения профессор подхватил абитуриента под локоть и попытался поставить на ноги. Не тут-то было. Эдик сопротивлялся и продолжал сыпать благодарностями. И делал это до тех пор, пока его едва ли не насильно выпроводили из кабинета. После чего все вздохнули с облегчением. Сын знаменитого пилота Спаркса оказался просто невыносимым.

Впоследствии выяснилось, что никаких рефлексов «отца» он не унаследовал, да и вообще «грезы о небе» развеялись, как дым, после того, как он стал студентом и начал получать приличную стипендию. Интересы его вращались вокруг молоденьких девушек, азартных игр и курения пьянящих колосков. Лекции Цитрус прогуливал, а на те немногие, которые ему удавалось застать, приходил в таком неподобающем виде, что преподаватели диву давались, как сын самого Спаркса может быть таким разгильдяем. Поначалу они еще питали надежду на его исправление — всякое бывает по молодости лет, но любая чаша терпения рано или поздно переполняется, особенно если в нее регулярно плевать.

Когда Эдвард Цитрус-Спаркс предстал перед полным преподавательским составом во второй раз, он вел себя куда более развязно.

— Катитесь ко всем чертям с вашей летной школой! — объявил Эдик. Как раз в этот день он срубил крупный куш на рулетке и предвкушал вечерние развлечения. Людочка и Ариша ждали его в студенческом общежитии с нераспечатанным ящиком шампанского и коробкой пьянящих колосков.

— Полагаю, мне следует оповестить вас, Эдвард, что мы передаем дело в судебные органы, — сказал профессор Живцов. К этому времени он окончательно разочаровался в сыне пилота Спаркса, хотя поначалу горячо защищал парнишку. По его собственным словам, «наконец он понял, что это за субчик».

— Как это?! — опешил Цитрус. — За что?

— Вы подали нам фальшивые документы. Кроме того, морочили голову, выдавая себя за сына пилота Спаркса.

— Папа вам этого не простит! — выкрикнул Эдик. За годы обучения он успел так сжиться с обманом, что ему самому стало казаться, будто он отпрыск знаменитого космопроходчика. Впоследствии это уникальное свойство цитрусовой психики — верить в собственное вранье — не раз выручало Эдика, задавая правдоподобный тон любому, даже самому невероятному вымыслу. — Если я его незаконный сын — это значит, что об меня можно вытирать ноги?

— Ты продолжаешь утверждать, что являешься сыном Спаркса? — осведомился преподаватель летного дела.

— Да, — подтвердил Эдик с уверенностью, достойной его знаменитого предка.

— Проваливай, — сказал Живцов и указал на документы, лежащие на столе. — Только благодаря памяти отца мы тебя отпускаем. И еще… Очень надеюсь, что на Юпитере мы тебя больше не увидим…

Так Эдик снова оказался на улице. Из общежития его выселили в тот же день. Людочка приютила его на пару дней. Но надо было искать новое прибежище. После приюта он так долго шлялся по ночлежкам для опустившихся людей — бомжей, пьяниц и принципиальных галактических бродяг, что ему стало казаться — еще чуть-чуть и он превратится в одного из них. Пути назад не было. Тогда Цитрус впервые занял крупную сумму денег под большие проценты, выдав себя за перспективного студента летной школы, где уже не учился, и смылся с планеты.