Илья Новак - Некромагия

При слове «Гида» Сура вдруг выгнулась дугой, обхватила чара за шею, притянула к себе и завыла. Не ожидавший этого Бесон качнулся вперед и уперся лбом в ее щеку. Чар резко выпрямился, разрывая объятья, и пошел прочь сквозь толпу пепелян. Слыша, как за спиной Дарик Дар отдает приказы, Хуго поспешил следом.

— Так ли уж она нужна вам? — спросил Чаттан, когда они ступили на мосток через глубокую канаву, служившую Яме чем-то вроде заградительного рва. — Какая-то девица, которую Сол подкладывает под вас, чтобы быть уверенным, что вы не свернете ему шею...

— Она моя невеста, — откликнулся Бесон. — Мне безразличны козни Сола Атлеко, но похищение моей невесты — оскорбление для меня. Я хочу получить ее.

Хуго склонил голову, пряча улыбку. Насколько он знал, девице было не то шестнадцать, не то семнадцать лет. Кто мог ожидать, что в старике пробудится молодой задор?

— Мы всегда получаем, что хотим, не так ли, хозяин? Что сказала Сура?

— Черный человек.

— Черный человек? К Чистюле приходил кто-то черный? Но...

Чар остановился посреди мостка и впервые за весь день посмотрел в глаза Хуго Чаттана. — Да. У кого в Форе есть черные слуги?

Трилист Геб шел по улице прочь от своего дома. Был поздний вечер, большинство добропорядочных горожан сидели у каминов и очагов, но капитан не очень-то любил домашний уют.

Он женился рано, супруга давно надоела ему, а тремя своими дочерьми он никогда особо не интересовался. Проводить время в кругу семьи, по мнению Геба, было самым нудным занятием на свете. Даже ужинать дома Трилисту доводилось не слишком часто. Он и ночевал-то у себя не каждую ночь. Раньше это служило поводом для скандалов, жена била посуду, а как-то обнаружила на куртке Геба длинный белый волос, и доказать ей, что волос принадлежит Одноглазой Джаконде, оказалось тяжело. Альба Геб обвинила супруга в измене, напомнила, чья она дочь, подлила масла в огонь, заявив, что он женился на ней только ради карьеры, и закончила ссору громкой, на весь дом, истерикой. Она подняла слуг, начала одевать дочек и одеваться сама, срывающимся голосом крича, что уедет к родителям, а на голову развратника падет гнев Первых Духов. Капитан пришел тогда зверски уставшим после встречи с Джакондой и ее мальчиками-душителями. В ярости он выскочил из дома, а когда вернулся, большинство домочадцев находились в столовой. Оказывается, Альба успела послать одного из слуг за папашей: Велитако Роэл, пожилой мужчина, в нраве которого сочетались величавость и смешливость, кое-как одетый, стоял посреди столовой и укоризненно моргал на зятя заспанными глазами. Геб пришел с мешком. Развязав его, капитан поставил на обеденный стол голову Одноглазой Джаконды — выскочив из дома, он прямиком направился в «мертвецкую», как полицейские стражники называли подвальную комнату караульни. Там до захоронения хранились тела убитых преступников. Кровь на шее уже запеклась, длинные волосы Джаконды рассыпались по столу, пустая правая глазница уставилась на Альбу.

— Вот откуда он взялся, — отчеканил Геб, пропуская пряди шелковистых белых волос между пальцами. — Этим вечером я отрубил ее.

Альба упала в обморок, старшая дочка тоже, две другие вместе со служанками захлопотали над ними. Велитако Роэл, насупив брови, грозно посмотрел на Геба, пряча ухмылку, величаво развернулся и, ни слова не говоря, вышел.

Той ночью Трилист дома не ночевал, выспался на втором этаже караульной, а утром совершил несколько визитов.

В богатых домах Форы не так давно стала популярной завезенная с востока игра под названием «чарик». Она существовала в двух вариантах — для четырех игроков, когда доска делилась на серебристые, желтые, зеленые и синие ромбы, и для двоих, когда ромбы имели золотой и серебряный цвета. Соответственно использовались четыре или два комплекта фигур.

В квартете играть можно было за мертвое, живое, теплое или холодное воинство, в паре — только за живое и мертвое. В каждом насчитывалось двенадцать фигур. При игре за живых первый ряд выставлялся из шести одинаковых фигурок-стражников, вторым рядом, по возрастанию их силы на игральной доске, стояли сержант, капитан, лекарь, алхимик, консул и, наконец, чар. При игре за мертвых первыми шли шесть скелетов, дальше — зомби, оборотень, дух, ведьма, лич и некромаг.

Трилисту нравилось играть за живых, и не из каких-то отстраненных соображений, а просто потому, что там была фигурка под названием «капитан». Если игроку путем совершения нескольких сложных ходов удавалось составить из четырех стражников определенную комбинацию, он мог заменить их двумя сержантами или одним капитаном. Целью игры было убить главную фигуру противника, чара или некромага. «Главную» — еще не означало самую сильную. Наоборот, эти фигуры слабее даже стражников. Впрочем, чара можно было провести по диагонали от своего угла в противоположный, и тогда он на целых три хода приобретал силу, позволяющую ему убить любую фигуру противника. Проделать подобный трюк под названием «ход чаром» считалось высшим мастерством, удавался он крайне редко. Эти слова, «ход чаром», вскоре стали в столице расхожим выражением, означающим проявление хитрости, дальновидности, изворотливости и рассчитанной смелости.

На следующее утро после скандала Трилист Геб сделал ход чаром. Он появился к обеду, имея с собой некий замотанный в холстину предмет. Супруга встретила его во всеоружии — то есть уже без истерики, но с поджатыми губами, что означало начало тихого, партизанского варианта боевых действий. Геб с ходу попросил жену пройти в спальню. Альба, слегка удивившись, последовала за Трилистом, по дороге решив, что муж хочет замять дело в супружеской постели, и, собравшись покапризничать как можно дольше. Войдя в спальню, Трилист прикрыл дверь и сказал:

— Дорогая жена, вчерашняя ссора исчерпана. Чтобы ознаменовать ее завершение, я решил преподнести тебе ценный — по-настоящему ценный, дорогая, — подарок. Отныне он будет стоять в нашей спальне.

С этими словами он извлек из холстины пузатую банку. Там в мутной жидкости находилась голова Одноглазой Джаконды, длинные, аккуратно расчесанные волосы ее струились вдоль бледных щек. Банку Трилисту дал стеклодув из пирамиды, сохраняющий раствор сделал Архивариус, хорошо знакомый с алхимией.

— Это чтобы ты всегда помнила о моей службе и не думала, что я хожу по девкам, — откровенно заключил Трилист и водрузил банку на сундук у окна.

Дорогая жена, попятившись, уселась на кровать. Геб кивнул ей и покинул спальню.

Выкидывать подарок было бы проявлением слабости и невежливости. Несколько дней он так и стоял на сундуке, потом, якобы на время уборки, перекочевал в сундук, а потом отправился в дальнюю кладовую. Геб на это внимания не обратил: дело было сделано, Альба больше не докучала ему скандалами, ведь существовала возможность того, что он вспомнит про подарок и вновь поставит его на видное место в спальне. Кроме того, как-то за завтраком капитан совершенно серьезно рассказал, что преступников стало больше, казнят их чаще, и спросил жену, не хочет ли она устроить на дому небольшую галерею, — ведь коллекционируют же богатые бездельники оружие, лошадей, любовниц, редкие монеты, шпоры и другое, так почему бы семье капитана полицейской стражи не собирать головы казненных преступников. Мир в доме восстановился окончательно, во всяком случае, в те редкие часы, которые Трилист проводил у семейного очага, было тихо. То, что длинный белый волос с куртки капитана принадлежал внучке аркмастера оружейников малышке Ларе, так и осталось тайной.