Дмитрий Резаев - Ферма

А человек есть человек. И он не думает о Смерти, надеясь, что если не думать о Смерти, то ее не будет. И Смерть не спешит застигнуть его врасплох. Она дает ему возможность подготовиться к встрече. И человек успевает спросить: «За что?» «За все!» – таков ответ. Смерть – наказание за рождение. За рождение уродца с четырьмя несуразными отростками и костяной сферой неправильной формы, в которой пульсирует злобная серая студенистая масса. Не было бы никакой Смерти, если бы пьяный Демиург не создал этого гомункула на страх всему живому. И даже Смерть не спасает от того, что этот гомункул распространяется, как зловонная жижа, в которую озорники бросили пачку дрожжей.

Именно по этой причине Ле Горш не думал о Смерти. А чего о ней думать? Когда она придет, думать уже не придется.

Ле Горш размышлял совсем о другом. Предстояло много простой, механической работы. Судя по размаху затеваемой экспедиции… Недавно он встречался с Сигизмундом Трэшем. Отметил его проницательный взгляд и энергию. «Этот штатский может командовать» – подумал тогда Ле Горш.

Майор смотрел на лагерь, который разбила его команда. Две тысячи человек, славные ребята, работают как часы. Это их работа, сейчас им нельзя расслабляться.

Ле Горш присел у походного костра, на его улыбке плясали языки огня. Поговаривали, что этот поход позволит каждому завязать. Маленькое бунгало на берегу океана, жена-мулатка, привезенная из дальних стран, огород, засеянный табаком…

Чушь все это. Наемника, как и проститутку, интересуют не деньги, а ремесло. Им нужна эта работа. Как летчик любой ценой не хочет уходить из авиации, как моряк отдаляет последний рейс. Каждый хочет остаться в своей стихии. Небо, море, любовь, война…

Ле Горш присел у костра. Солдаты, поболтав с ним из вежливости, разошлись, кто по палаткам – спать, кто на дежурство. Ле Горш жевал жесткое пережаренное мясо и улыбался. Запах костра успокаивал.

Он, конечно, слышал шаги, но не подал виду, что заметил приближение чужака – слишком был уверен в быстроте своей реакции и умении побеждать любого противника как один на один, так и в битве стратегических замыслов. Он лишь неспешно обернулся, приветствуя предполагаемого противника разоблачающей ухмылкой.

Перед ним стоял Сигизмунд Трэш. Штатский, умеющий командовать. Бывает и такое…

– Добрый вечер, – приветствовал его Трэш, брезгливо поглядывая на обуглившееся мясо. Цивилизованный дым от сигары бросился заигрывать с диким дымом костра.

– Уже ночь, полковник, – ответил Ле Горш и закурил трубку.

– Шутите, – не обратил внимания на иронию Трэш.

– Шучу, – легко согласился Ле Горш.

– Сожалею, что не могу поддержать легкую вечернюю пикировку. Хотелось бы сразу перейти к делу. Вы когда-нибудь хотели бы стать министром обороны?

– Хотел бы, – вздохнул Ле Горш, – если мы не можем потрепаться, может, имеет смысл просто упиться? Через пару дней такой возможности не представится.

– Мне нравится ваш трезвый взгляд на жизнь.

– Мне тоже.

Трэш угостил собеседника сигарой.

– О-о, настоящий «Виллур», – оценил Ле Горш.

– Ну, так как насчет министра обороны?

– Извините, – Ле Горш не спеша прикурил, – но мы штатский юмор не понимаем. Нам бы чего-нибудь позабористее.

– А я не шучу.

Ле Горш опустил сигару:

– Такое возможно, если мы объявим войну Системе. А это бред. Вы бредите?

Он внимательно осмотрел Трэша:

– Нет, вы не бредите.

Ле Горш вскочил. Конец партизанским вылазкам и бесконечному унизительному мародерству. Полнокровная война. Это – боевые приказы, единая униформа, тактические занятия в блиндажах, освещенных свечой, сделанной из патрона снаряда. Это – война.

Он кивнул сам себе, глубоко затянулся и выпустил вверх тонкую струю густого белого, словно пена для бритья, дыма.

– Мы все умрем.

– Только не мы, – разуверил его Трэш, тронув для вящей убедительности за плечо. – Мы победим.

– Так говорил Таганика перед сражением в Диком ущелье. Его разорвало на клочки кумулятивным снарядом. А он был лучшим стратегом на Западе, единственным, кого боялись урканцы.

– Его лозунги были непонятны людям. Роза и крест, романтическая чушь. Тем более, когда это было…

– Двадцать лет назад… – Ле Горш снова затянулся. – Кто бы мог подумать, что великого полководца разобьют резервисты-клоны?!

– Дюдвиг Оби благодаря этому стал президентом ВБС.

– Мразь, – сплюнул сквозь зубы Ле Горш, – нечеловек. Мы поставили себя вне закона только из преданности полковнику. Он был для нас воплощением чести, а теперь мы продаем свое мясо за деньги.

– У вас, Ле Горш, появилась прекрасная возможность не только отомстить за свои обиды. Я прекрасно понимаю, что месть – занятие для плебеев. А вы – офицер и джентльмен. Для вас важно вернуть себе репутацию и положение в обществе. Я думаю, что эта задача вам по плечу.

Ле Горш покраснел, вытер платком дубленую кожу шеи и выбросил окурок сигары в костер.

Честь… Тогда, в Диком ущелье, когда полковник, а точнее тысячи его частей взлетели в серое небо, у него было только одно желание: застрелиться или рубануть лазерным лучом себе по горлу – вжик, и только полоска запекшейся крови… Но он не мог этого сделать, потому что обе его руки были прострелены. Он истекал кровью, как порванный садовый шланг. Товарищи подхватили его на руки и унесли, а через неделю он очнулся уже наемником. И вот теперь этот неприятный во всех отношениях штатский заставил его вспомнить, как приятна холодность сукна, из которого только что пошита новенькая военная форма, как здорово сдерживать себя от желания погладить бугристую поверхность шеврона. Нет, это – безумие.

– Нет, это – безумие, – почти крикнул Ле Горш, – даже полковник не смог, а полковник был великим человеком.

– Полковник Таганика, – вкрадчиво начал Трэш, – был и остается лучшим полководцем в истории Аквилона…

Ле Горш вскинул подбородок, смерив Трэша подозрительным взглядом, как бы пытаясь уличить его в скрытой иронии.

… но, – продолжал Трэш, – для того чтобы победить Систему, нужно нечто большее, чем военный талант. У меня в распоряжении есть такие сведения, которые взорвут Систему изнутри, как только я доведу их до широкой общественности.

– Ого, это попахивает тотальной пропагандой, – Ле Горш продолжал оставаться воякой.

– Пусть это будет называться пропагандой, я не против, – терпеливо согласился Сигизмунд Трэш, – хотя точнее было бы назвать это моментом истины.

Ле Горш поверил.

– И все-таки, моих двух тысяч явно не хватит даже для начала. Так, небольшой набег…

– Вся армия Уркана идет с нами. А также наминийцы.

– Наминийцы – сброд. А вот Уркан – это серьезно…

Ле Горш поднял голову и увидел огненного змея, ползущего со склона далекого отрога. Мириады огней катились вниз.