Джек Чалкер - Девяносто триллионов Фаустов

Станция на мгновение замерцала, а затем исчезла, будто ее и не было никогда. Теперь свет давали только факелы.

Исчезновение станции произвело на Кинтара гораздо большее впечатление, чем взрывы или даже гибель их повелителя. В это просто нельзя было поверить! Либо эти рабы, лилипуты, сделали невозможное, или же, что еще более ужасно, их господин оставил их. Они не сомневались, что эти три угрюмо приближавшиеся к ним хрупкие фигурки были как-то связаны со смертью их князя. Сознание троих было пустым – еще одна загадка! – что еще более усилило их ощущение, что к ним приближается нечто. Нечто совершенно не в их интересах, нечто, неожиданно и полностью нарушающее все их планы.

Троица остановилась и удивленно уставилась на демонов.

Они боятся нас! Они же боятся нас!

Долго так продолжаться не могло. Страх вскорости перейдет в раздражение, раздражение – в гнев и отчаяние. Они и сами не знали, что им делать дальше, и просто стояли перед Кинтара, не пытаясь бежать. Единственное, на что они могли надеяться, это что единый разум тех, кого они представляли, – все Собрание Миколя, весь банк данных, который представляла собой столица Биржи, вся сеть могучих сознаний Ангелов, – направит их действия.

– Здесь же только трое жалких терран! Чего нам бояться?

Они вытянули правые руки и указали на землю. Из земли хлынул ослепительно белый свет, и стало светло как днем. Обжигающий луч белой энергии, прямой и четкий, как лазер, развернувшись веером, начертил вокруг троицы круг, а затем начертил внутри сложную геометрическую фигуру. Увидев ее, Кинтара невольно попятились – такой ужас и отвращение вызывала она у них.

Трое заговорили единым голосом, который был сильнее и мощнее, нежели их собственные, взятые поодиночке. Голос, одновременно древний и юный, мужской и женский, спокойный и уверенный, говорил на языке, непонятном для самих говорящих – но не для слушателей.

– Да будут Кинтара вновь погружены в вечный не-сон, запечатаны меж Вселенных, в наказание за свой мятеж! Ваши пути ведут вас лишь в ваши же тюрьмы, из коих вы преждевременно вырвались. Посмеет ли кто из вас противостоять нам, дабы обрести заточение не в янтаре, но в огне или бездне? Люди принуждены носить вас в себе; но они не нуждаются в этом. Мы – люди, и от имени людей мы изгоняем вас прочь!

Земля задрожала, как от сильного землетрясения; идол и каменный алтарь, покосившись, съехали с основания. В городе поднялась паника; здания исчезали сами по себе, а все, что было в них, валилось на покрытые тьмой улицы.

И наступила тьма, тьма чернее ночи. Вокруг троих, заключенных в их сверкающей печати, образовалась область, непостижимая рассудком; чернота, которая есть ничто, обретающая смысл лишь в том мире, который породил ее. Окружающий мир исчез для них, и они вдруг начали падать, падать в это небытие, как в громадный, глубокий колодец, освещаемый лишь древней печатью, неспособной рассеять тьму великой бездны. Все ниже и ниже падали они, в пустоту, что не имеет конца.

Наконец внизу все же показалось нечто: концентрические кольца – черные, коричневые, серые – заплясали вокруг, завертели их в своем круговороте, закрутили и потащили вниз, к центру…

Они пролетели сквозь слои ярких, четких, совершенных цветов, образующих вокруг радужный спектр; а они все падали, падали…

Они старались не упасть со своей платформы; Ган Ро Чин, стоявший в центре, крепко держал обеих женщин за руки.

Бесконечно падая в ничто, они вдруг поняли, что где-то рядом возникает нечто новое, нечто бесформенное, нечто вне понимания даже Высших Рас.

Он идет, пришла мысль, но и только…

Серебряные, зеленые, фиолетовые спирали, как паучьи нити, вырвались изнутри его существа, хотя он был все так же недоступен взгляду – тьма тьмы, существо иного космоса, законы которого оставались для них непостижимы. Странные, одуряющие, неприятные запахи окутали их, хотя на них по-прежнему были скафандры. Огромные, невероятно совершенной формы шары грозно замелькали вокруг, ударяясь друг о друга и пролетая порой совсем рядом с ними.

Некоторые его законы…

АЛЫЙ – ярость против того, что они сделают с людьми, если останутся на свободе. ЖЕЛТЫЙ – вера, поддерживающая тех, кто восстанет против них. СИНИЙ – знание, как с ними сражаться.

Но…

Цвета – алый, синий и желто-золотой – изошли из троицы, охватили их, придали им энергии, преобразили их во всех смыслах.

Могучие крылья силы выросли и расправились у них за плечами, поддерживая и помогая спускаться. Теперь – прочь с Печати; под нее, за нее, чтобы использовать ее как щит и как оружие. Нажать на нее единой силой мысли, заставляя отступить того, кто стоит перед ними. Создать непроницаемую, безжалостную стену и двигать ее, уже непоколебимую, вперед. Человек совершенный, объединенный, могучий, гармоничный, высший!

Черный холод чистой Воли, укрепленной не жалостью и не сочувствием, не затронутой ни нравственностью, ни любовью или даже ненавистью, ни красотой, ни уродством, двинулся им навстречу. Это была прочная стена гладкой, блестящей черноты, соединяющей в себе все цвета совершенно равным образом, и тем самым отрицающей их все. Ужасная, механическая тьма, – Ум без Чувства, – необъятная, цельная, и невероятно одинокая.

Понимая, что ему придется отражать атаку, и вместе с тем не желая сражаться прямо сейчас, Механик решил попытаться поглотить их свечение. Однако щит Печати горел ровным белым светом, отражая тьму и заключая в себе тех троих, что двигали его все вперед.

Из отступающей стены тьмы к ним ринулись черные пентаграммы. Некоторые попросту отскочили от щита, но другие уклонялись, бросаясь то туда, то сюда, пытаясь захватить хотя бы одного из них, чтобы разбалансировать щит и повернуть его, сделав доступным тьме. На эти атаки они отвечали кругом и звездой; сконцентрировавшись на пентаграммах, они сбивали их с траектории, лишая силы тьму, которой они были наполнены.

Битва продолжалась; каждая сторона постоянно наносила удары и парировала их. Однако понемногу они начали уставать, несмотря на то, что все время теснили Механика. Наконец, стало ясно, что троица выдохнется первой, а ведь им следовало держаться до тех пор, пока Механик не вывалится в Шлюз.

Механик тоже понимал это. Из закромов своего межмирового царства он вытаскивал оружие за оружием, чтобы атаковать их снова и снова, рассчитывая на то, что количество атак заменит ему недостаток точности. Он заставлял их защищаться, защищаться, защищаться снова и снова, изматывая их, подавляя их сопротивление.

Они давно прошли предел своих сил. Боль и тошнота сотрясали их, краски померкли, и вместе с ними начали таять их маневренность и способность отражать нескончаемые атаки, способность не давать ослабевать энергии своего щита, как требовали законы этого места.