Николай Басов - Тотальное преследование

Потом механические формулы и чертежи устройств как-то незаметно завершились, и пошли такие вещи, о которых Том раньше не догадывался. Какие-то жутковатые многомерные пространства, описанные самыми мудреными формулами, и даже схемы искусственной гравитации… Зато выяснилось, что все это тесно увязано с проблемой управления временем. Хотя основное время, разумеется, как текло через него и сквозь остальной мир, так и продолжало свою работу, не замечая, насколько Тому туговато приходится его осознать. Потом, тоже совсем неожиданно, когда Извеков даже и думать забыл о том, что волновался о своей неспособности что-либо усваивать, накатили какие-то общественные науки. Разнообразные модели ответственной власти, учет социальных сигналов от разных элементов общества и даже какие-то выборные технологии – например, требования к кандидатам на тот или иной пост… Оказывается, это все тоже можно было просчитать и даже предсказать, кому это занятие по силам, а кому нет. Кажется, это все уже называлось психосоциологией, или актуальной теорией социума, или чем-то схожим.

К тому времени Тому запала идея покритиковать философию в прежнем, еще земном, до Завоевания, ее исполнении. Случилось это так. Извеков прогуливался по библиотеке, рассматривая разные томики, иногда листал некоторые, но видеть мертвый текст, написанный на листах, а не мелькающий в глубине сознания, было странновато. Он не очень-то и старался, но вдруг увлекся. Интересно же было написано! Он и присел за столик у окна.

Помимо интереса, некоторые вещи выглядели довольно наивно – например, признание природы человека скалярной величиной. Хотя на самом-то деле всем известно, что это волновая и субстанциональная переходная, поэтому и подходить к ней нужно не с конечными пропорциями, а математическими рядами. которые тут, конечно, могли быть немного модифицированы…

В общем, Том сидел и смеялся почти в голос, настолько это было любопытно. Но все же читал, потому что помимо выводов идея постижения мира у автора была почти идеальной. Том даже не догадывался, что возможно вот так легко и просто все построить на идее развития сознания и продвижения к абсолютному знанию, которого, конечно, не достичь, находясь внутри исследуемой системы связей. По этому поводу Извеков вспомнил неплохие выкладки Винера. Но сам автор, похоже об этом не догадывался. Он мог этого и не знать – уж больно устаревшая иногда у него применялась терминология, над которой, кстати, тоже можно было неплохо посмеяться…

И вдруг эта забавная книжица выскользнула из пальцев, и перед Томом, потешающимся и наслаждающимся от души, предстала его медсестра, которая и вырвала книжку.

– Что вы делаете?! – строго, словно воспитатель в детсаду, спросила она.

– Читаю, – удивился Том. – Забавная штука выходит, знаете ли. Этот парень, то есть автор…

Сестра посмотрела на обложку, но книгу, впрочем, не закрыла, зажав листы пальцем.

– Это Иммануил Кант.

– Хорошо, – согласился Том. Он привык соглашаться с этой женщиной. – Герр Кант не знал, что толкованием его априорных форм занималась герменевтика, и если бы он привлек эту дисциплину хотя бы для комментария, тогда бы и сам…

– Смеялся над Кантом! – почти с отчаянием сказала сестра. Она уронила руки и едва ли не беспомощно посмотрела на девушку в белом халатике за столиком выдачи. Кажется, именно она и позвонила сестре по поводу Тома. Внезапно в ее глазах появилась льдистая твердость. – Вот что, Извеков, идите к себе в палату. Я просто не рекомендую вам нагружать голову еще и такими сложными сочинениями.

– Они не сложные, – привыкший к безоговорочному подчинению, Том поднялся, собираясь к себе, и только тогда, как бы со стороны, услышал свой голос: – Мне это на самом деле показалось… забавным. А все-таки жаль, что герр Кант так однобоко толковал абсолют… Слишком поверхностно.

Отправившись к себе, Извеков с удивлением обнаружил, что подобное состояние у него однажды уже было, после школы, когда он вдруг перед поступлением в институт обнаружил, как много знает и как это здорово – много знать…

Но спустя некоторое время, ворочаясь в своей кровати и привычно раздумывая над всем произошедшим, Том вынужден был изменить суждение. «Все это у тебя вроде протеза, – думал он, уже отчетливо жалея, что сестра застукала его за чтением. – У Канта все само росло, естественно и натурально. Он пробивался к знанию, преодолевая множество настоящих, а не выдуманных препятствий. Он работал, а ты… Вроде как для тренировки на тренажере с бесконечной лентой бегаешь, которую к тому же толкает электромотор».

И уже поздно вечером Извеков с полной для себя неожиданностью обнаружил, что у него другой сосед – не волосатый, мечтающий разбогатеть пьяница. Этот другой был вежливым мужчиной с короткой стрижкой. Пил он только воду из пластмассовых бутылок. Тогда Том даже заволновался немного. О себе, естественно. Поэтому поднялся и отправился на пост к сестре, которая всегда находилась в коридоре. Сестра смотрела по маленькому, не больше ладони экранчику какой-то сериал, и в наушниках, чтобы никому не мешать или чтобы никто ей не мешал. Том спросил ее, давно ли ему поменяли соседа по комнате.

– Какой сосед? – удивилась сестра. – Сегодня никого нового не привозили.

– Нет, я о том волосатом, который жил у меня в комнате прежде. Он экономику учил и предпринимательство… Его после заливок санитары на руках приносили.

– А, вы о том… Нет, гражданин, путаете вы что-то. Его уже месяц как нет, за это время с вами жил еще один, худенький такой, он недолго продержался.

– Еще один?! – Том был поражен. Он-то ничего не заметил. – А он когда уехал?

Сестра теперь внимательно наблюдала за ним, отложив наушники. И все, кажется, понимала.

– Давно, больше двух недель… – Она вдруг улыбнулась, но как-то ненатурально, словно пыталась скрыть свои мысли. – Вы не волнуйтесь, что не заметили худенького. Такое с «умниками» бывает.

– С какими умниками?

– Вроде вас. Которым много заливают. У них иногда не то что недели – месяцы выпадают. – Девушка по-прежнему улыбалась. – Такое случается.

Вот тогда Извеков и решил поутру обязательно сходить к врачу и узнать, каков его статус, по мнению наблюдающих его специалистов. Но спал он, как всегда в последнее время, отлично.

Идти к доктору не пришлось. Оказалось, что он сам пришел в тот кабинет, в котором Тому должны были делать заливку. Он сидел в кресле выпрямившись, словно на коне, и по его нервному лицу не составляло труда догадаться, что доктор взволнован. То есть он не стесняясь жевал свои губы и мычал невнятно, просматривая какие-то графики. Сестра стояла рядом и, чуть не плача, словно провинившаяся служанка в богатом доме, теребила полу своего халата. Том поздоровался и сел на стол, к которому уже привык.