Руслан Мельников - Пески Палестины

Туши сбрасывали на содранный с воза полог. Обратно ведь потом класть придется. И надо, чтоб ни комочка грязи, ни песчинки не налипло. Иначе догадаются фашики, что мясо зачем‑то ворочали, заподозрят неладное.

А работенка оказалась не из приятных. Груз уже был с душком. Подванивал груз‑то. По жаре как‑никак везли, и не на рефрижераторе. Выкинуть испорченную свинину придется, а еще лучше — закопать. Но потом. Когда‑нибудь.

До оружия добрались быстро. Мункыз заметил «шмайсеры». Удивился. Испугался. Насторожился.

— Громометы немецких колдунов?!

— Они самые.

— Откуда, Василий‑Вацлав?!

— От верблюда.

— Но Хранители Гроба не ездят на верблюдах, — запротестовал араб. — И тевтонские рыцари тоже.

— Да трофеи это, отец! Просто трофеи!

— Трофеи?! – ахнул Мункыз. — Невероятно! Вы смогли отбить у Хранителей Гроба…

— Смогли‑смогли, — оборвал Бурцев.

Не до долгих объяснений сейчас.

— А это что, каид? — Алхимик уставился на снаряды. — Шайтановы сосуды какие‑то…

— Верно мыслишь, отец, — усмехнулся Бурцев. — Самые что ни на есть шайтановые. Поосторожнее с ними надо. А то, знаешь ли, громы, молнии всякие…

— Знаю, — серьезно кивнул Мункыз.

Старик засветил факел. Бурцев спустил вниз первую партию контрабандного груза.

Тайник сарацина‑подпольщика представлял собой выложенную камнем подземную камеру два на три метра. Здесь, как и в доме‑лавке, всюду висели полочки по стенам. А напротив входа‑лаза громоздился массивный, грубо сбитый стеллаж. Каким образом его сюда втащили — неразрешимая загадка. Наверное, сколачивали по частям уже на месте. На полках и в неподъемном «шкафу»– опять‑таки крынки‑банки‑склянки. Мази, притирания. Целебные, а может, и вовсе даже наоборот, бальзамы. Порошки неведомого предназначения. Сушеная, толченая, размоченная гадость и хрен еще знает что. В общем, под землей скрывалось нечто среднее между ведьминым уголком и химической лабораторией. А запах — бр‑р‑р!

— Чем ты тут занимаешься, алхимик? — не удержался Бурцев от ехидного замечания. — Наркоту, что ли гонишь?

По‑немецки, да еще и арабу, объяснить это было трудно.

— Куда гоню? — не понял Мункыз. — Кого гоню?

— Ну, дурь…

— Ду‑у‑урь?! Как это?

— Ладно, забудь.

Мункыз надулся, разобиделся:

— Я умников‑кафиров гоню, каид. Таких вот, вроде тебя, говорливых. Вон отсюда гоню. Клади, что принес, и уходи.

Наверное, старику не нравилось, когда в его заветную кладовочку совали нос чужаки да еще и насмехались при этом над хозяином. А кому понравится?

— Ну, извини, отец, не серчай.

Больше Бурцев не болтал понапрасну. Несколько ходок — и снаряды с оружием выложены на земляном полу, а самого каида бесцеремонно и настойчиво выставляют наружу. Выставили…

Мункыз задержался. Потушил факел. Долго возился в темноте, на ощупь. И не понять, чем занимался старик. Что‑то звякало, скрежетало…

— Эй‑эй, отец, — встревожился Бурцев.

Напомнил на всякий случай:

— Там того… Громы… Молнии… Шайтан‑сосуд рвануть может.

— Иди‑иди, Василий‑Вацлав, — донеслось из непроглядных недр тайника. — Помогай своим людям мясо в повозку грузить. Я скоро.

Помощь каида‑воеводы, однако, не потребовалась. Без него управились. Разделанные туши уже лежали в телеге. Вытряхнутый и выбитый полог — на тушах. Все нормально, в общем.

Только вот мусульманская стража у ворот занервничала.

К Бурцеву подбежал Хабибулла. Сказал одно только слово:

— Немцы!

Немцы направлялись к лавке Мункыза.

Алхимик выбрался из подвала не с пустыми руками. Осторожно, будто величайшее сокровище мира, Мункыз вынес небольшой горшочек. Округлый такой, с узким горлышком — плотно закупоренным, замазанным, запечатанным воском и смолой.

Потом старик удивил: размахнулся, швырнул глиняную посудину вниз. Сильно, резко — словно гранату бросил. И тут же, как‑то уж слишком поспешно, захлопнул крышку подвальчика, присыпал землей и соломой потайной люк. Утоптал, утрамбовал.

— С немцами говорить буду я, — безапелляционным тоном заявил хозяин, водружая на место коврик и подушки. — Вы мои постояльцы. Ясно?

В запертые ворота постучали. Барабанили громко, настойчиво.

Натянув дежурную улыбку, Мункыз поспешил открывать. Этот сарацинский мудрец, оказывается, умел одинаково радушно улыбаться и друзьям, и врагам. Что ж, полезное умение.

Скрипнули ворота. Послышалась немецкая речь. Во двор вошли четверо. Плотный, почти толстый эсэсовец со «шмайсером» на боку и овчаркой на поводке, тощий тевтонский рыцарь с боевым ведром на голове и обнаженным мечом в руке да двое средней упитанности угрюмых кнехтов с заряженными арбалетами. Гитлеровец — простой солдафон, даже без нашивок сержанта‑шарфюрера — явно был главным в этом квартете.

Приветственных «салямов» теперь не звучало. Зато Бурцеву довелось услышать из уст улыбчивого Мункыза штук пять торопливых «гутен тагов». По одному на брата, надо полагать. И на собаку в придачу.

Грозная овчарка, кстати, выглядела сейчас ошалелой и потерянной. Пес скулил, поджимал хвост, пятился и недоуменно вертел мордой из стороны в сторону. Эсэсовец одернул собаку. Раз, другой. Та не успокоилась. Резкий запах, пропитавший все подворье Мункыза, нервировал овчарку и сводил на нет ее служебные качества.

— Чем здесь воняет, старик? — поморщился немец.

— Я готовлю целебные снадобья и провожу алхимические опыты, — заискивающе оправдывался Мункыз. — У меня есть разрешение… Это, которое… ли… ли…

— Лицензия?

— О да, есть лицензия господина коменданта. Я могу показать, если господину Хранителю будет угодно.

У Бурцева отвисла челюсть. Ни фига ж себе! Лицензирование алхимической деятельности! Немцы умудрялись буквально делать деньги из воздуха!

— Не нужно, — эсэсовец исподлобья осматривал подворье. — Ты хозяин?

— Да, я! — закивал Мункыз. — И я рад, что мой дом почтили своим присутствием…

Немец не дослушал. Повернулся к Бурцеву и его спутникам. Повел стволом «шмайсера»:

— Это кто такие?

Бурцев заприметил под ногой хорошенькую такую каменюку. Успеть бы схватить в случае чего…

— Мои гости, — осторожно ответил старик. — Достойные и законопослушные люди. Иные не заходят в мой дом.

— А я так думаю, в твой дом заходит много всякого сброда.

На Бурцева и его спутников смотрели холодные глаза. И чернота «шмайсеровского» ствола.

— Это благородные рыцари‑пилигримы с оруженосцами и слугами, купец из дальних стран и его помощники, — быстро‑быстро говорил Мункыз. — Им нужно было найти ночлег до наступления запретного часа. А всему Хлебному рынку известно, что бедный Мункыз за умеренную плату принимает постояльцев.