Вадим Еловенко - Мы – силы

Слезы исчезли сами по себе. Это истерика, посчитал он и, поднявшись, пошел в ванну. Привел себя в порядок и вышел из пустого и такого неуютного дома. На радиоузле, несмотря на уже поздний вечер, было шумно и весело. Чуть пообщавшись с радистами и выяснив обстановку, он нашел командира узла и испросил разрешения на связь с удаленным отрядом. Связь ему предоставили.

Радисты тактично вышли, когда он поприветствовал Рината. Все вокруг знали, кто эти двое, и скорее всего разговор пахнет тайнами Улема, так что ну его на фиг, лишнее знать. А Ринат… Ринат был счастлив услышать друга, которого чуть на тот свет не отправил. И из-за которого получил такую трепку от Улема. На связь им выделили десять минут. Но даже через двадцать никто не зашел. Вспомнили Артиста и помянули того добрым словом. Хитрющий был – соглашался Ринат, а вот ведь тоже перехитрили. Ромка напоследок сказал, что совсем тут с катушек съезжает и что ему часто не хватает полетов на мотоциклах с моментальным вступлением в бой. Ринат, горько посмеявшись, рассказал, что он вот тоже теперь оседлый воин. Бродит с толпой, как в таборе. Без смысла и цели. И уже, честно говоря, готов послать всех куда подальше…

– Ну и где ты была? – спросил вернувшийся домой повеселевший Роман.

Юля промямлила что-то насчет того, что гуляла. Роман, не ответив, только усмехнулся, не веря, и ушел на кухню чай греть.

Юля пришла, когда он, уже чуть отхлебывая, вспоминал с улыбкой разговор с Ринатом. Она подошла и, встав сзади, положив ему на плечи руки, замерла.

– Ты свинья… – сказал незлобно Роман. – Я тебя извелся ждать. Ты совсем без башни… Я хотел тебя отдать обратно в барак. Так ведь нет, пожалел. Думал, одумаешься. А ты вон… Сколько сейчас? Половина второго? На меня и так уже косо смотрят…

Это он, конечно, соврал. Еще не хватало, чтобы кто-то знал о его внутренних, душевных проблемах. Он еще хотел что-то сказать, но, повернувшись, даже раскрыл рот.

Юля стояла над ним, высоко подняв голову, и все ее лицо было залито слезами…

– Ты чего? – спросил испугавшийся Роман. Он совсем развернулся к ней и даже обнял, прижимаясь к ее теплому животу. – Прекрати. Ну, ты чего. Да не сдам я тебя никуда! Я же влюбился в тебя, как самый последний… как самый распоследний мальчишка! Да я в первый же день проклял бы все и себя. Я бы тут же шкертанулся! Да я бы не простил бы себя! Маленькая, да что ты?

Казалось, от этих слов она совсем расстроилась и уже открыто всхлипывала. Роман крепче прижался к ней и подумал, что, еще чуть, и он сам разревется и опозорится окончательно перед ней.

Какое-то время тишину нарушали только всхлипы Юли. Наконец она сказала:

– Ром, Ромочка… Я скоро уйду.

Острая боль, не выдуманная, а очень даже ощутимая, прострелила ему грудь. Чуть не задыхаясь от этой боли, он спросил:

– Куда уйдешь? К кому? Кто он? Да мне плевать на Улема, я лично этого твоего козла пристрелю.

Она покачала головой и попросила тихо:

– Не надо, пожалуйста… Пожалуйста.

Роман собрался с силами и уже сухо спросил:

– Ну и кто он?

Девушка еще выше подняла лицо и сказала, глядя куда-то на стык стены и потолка:

– Я его люблю…

– Догадываюсь… – буркнул Роман и захотел отвернуться.

– Ты не понял, я его давно люблю. Мы с ним уже года три…

Что-то перепуталось в голове у Романа, и девушка пояснила:

– Он тоже здесь… Я об этом узнала, когда ты в больницу попал…

Но этого не могло быть!

– Но этого не может быть! Он боец?

– Нет… – чуть слышно сказала она. – Ему даже предложили сейчас, он отказался…

– Ну, а кто он?

– По-вашему – он раб. Был… Недавно его освободили. Его отец… он стал свободным и вытащил его.

– Кто они?!

– Он – доктор в больнице… а он… сейчас у отца санитаром работает…

Это шок. Это паралич воли и разума. Это бессловесное мычание про себя. Доктор, больница, униженная просьба, великодушие Улема, удовольствие от сделанного самого Романа… Ан вон она, какая стерва эта жизнь. Вон оно как оказывается. Как странно все переплетается.

– Мы скоро уйдем. И я, и его отец, и он сам, – тихо, все так же плача, проговорила Юля.

Это заявление Романа почти подкосило. Все силы куда-то девались и не желали возвращаться. Как он не заревел, откуда взялись силы, он и потом вспомнить не мог.

– А я? – спросил он у Юли. Не спросил, а униженно выдавил мольбу-вопрос, словно тот злополучный доктор тогда.

– Милый… прости меня. Я, правда, не знаю, что бы со мной было, если бы не ты. Но я люблю его. Он меня. Если бы не потоп и все остальное… Я бы уже вышла замуж за него. Прости. Я знаю, что ты полюбил меня… Я знаю, что тебе сейчас очень больно. Я видела, как ты мучаешься… Я прошу тебя, прости меня!

Она. встала перед ним на колени и совсем уже разревелась. Он тоже готов был сорваться. От всего, что на него навалилось, он даже не смог поднять ее с колен…

Ночью лежа, он на полу, она на диване… после услышанного Роман боялся даже прикоснуться к ней… Боялся банально расплакаться. Именно лежа на полу он спросил:

– Как вы уйдете?

Через некоторое время молчания он услышал ее тихий голос:

– Сбежим. Они теперь вольные, и нам можно выходить за пределы лагеря.

– Когда? – жестковато спросил он.

– Завтра на рассвете. Они будут меня ждать у восточных ворот.

– И куда? – добивал вопросами Роман.

– На востоке есть город. Там живут нормальные люди. Там мы укроемся от Улемовых шавок…

О том, что Роман тоже «шавка» Улема, она не подумала.

– Вы не дойдете… На дорогах посты и заслоны. Мобильные группы. Отряды глубокого похода. Все радиофицированы. Вас поймают и свяжутся с базой. Узнают, что вы сбежали, и тогда…

Он не стал договаривать. Ему было больно от одной мысли, что Юля уходит от него да еще с тем, кого он сам спас. А уж оттого, что ее могут убить, ему было вообще невыносимо.

– Мы все равно уйдем… – тихо сказал она. – Ничего не отменить. Мы не можем здесь оставаться.

Долго молчали.

– Ты оттого, что узнала отца своего… парня, – спросил Роман, – так мало ко мне приходила?

Девушка кивнула.

Роман перевернулся на другой бок – шрам опять разболелся.

– Пойдем с нами? – чуть слышно попросила Юля.

Ромка только горько усмехнулся:

– И что я с вами делать буду? Смотреть, как ты целуешься со своим… А ночью умирать оттого, что не имею права к тебе прикоснуться, не то что поцеловать? Ты меня помучить хочешь? Я тебе так много плохого сделал?

Она сорвалась к нему с дивана и, хотя он пытался отстраниться, все равно прижалась к нему. Девушка что-то шептала ему, заливая его голые плечи своими слезами, а он задохнулся от тоски, перемешанной с нежностью к любимой.

…Какое-то время спустя он, так и не смогший уснуть, крепко прижимая к себе ее тельце, сказал, сам боясь сказанного: