Константин Мзареулов - Звездные корсары

Тарениец прокомментировал:

– Соединение тинборов отступило, бросив на произвол судьбы, то есть нашего командования, десантный корпус, захвативший плацдарм на южном континенте Фитакло. После этого на планету высадилась маванорская пехота, и стало известно, что за пять дней тинборы успели вырезать почти четверть аборигенов – было истреблено не меньше миллиарда фитаклидов… Сейчас ты увидишь эти кадры.

Кадры были жуткие, и Шестоперову невольно вспомнилась весна сорок четвертого, когда их авиаполк вернулся в только что освобожденный от гитлеровцев Крым. Там ему довелось повидать похожие последствия массового уничтожения мирных жителей – тысячи расстрелянных, сожженных, расчлененных… С этого момента отношение Кузьмы Петровича к тинборам сделалось вполне однозначным – фашисты.

– Эти фитаклиды – не гуманоиды? – растерянно спросил он, не без труда ворочая пересохшим языком.

Миран печально улыбнулся, сказав:

– В Галактике гуманоидов вообще немного. Мы, таренийцы, и вы, земляне, – вот и все, о ком известно.

Сильнее всего аборигены Фитакло напоминали больших сов: крупная голова с крючковатым клювом, типично птичьи ноги с кривыми когтями. Только вместо крыльев у них были четырехпалые руки, покрытые по локоть мелкими перьями.

На голограмме огромная толпа этих пернатых существ обступила взвод облаченных в боевые скафандры космических пехотинцев-гуманоидов. Фитаклиды что-то рассказывали, бурно жестикулируя. Затем по изображению побежали разноцветные пятна, и Миран выключил свой проектор.

Остаток дня и начало следующего Кузьма Петрович провел в различных конторах, а вечером перед отлетом вручил старшему сыну пухлую пачку документов:

– Вот, малыш, теперь этот дом и машина – твои.

У Егора потемнели глаза, и он резко проговорил:

– Не понял, батя. Ты, чего, помирать вздумал?

– И понимать тут нечего, – Отец похлопал его по плечу. – Здешние врачи меня не вылечат, а этот мужик обещает помочь. Так что на некоторое время уеду с ним в другой город.

Злобно покосившись на сидевшего перед телевизором Мирана, Егор сказал, повысив голос:

– Батя, ты ведь не хуже меня понимаешь, что твоя болезнь неизлечима. Зачем же веришь какому-то аферисту, который вознамерился поживиться на твоем несчастье? Нет, я понимаю, что в таком положении человек хватается за любую соломинку, но ты же взрослый, разумный человек…

– Уймись, пацан! – Старик сделал грозное лицо. – Ни о каких деньгах речь не идет. Если я не вернусь – вы с Иваном поделите наследство.

Сын, однако, продолжал ворчать что-то неразборчивое о знахарях-шарлатанах и прочих бессовестных экстрасенсах. Не сдержавшись, Миран оторвался от экрана, подошел поближе и, пригнув голову, чтоб не видно было его неподвижных губ, протелепатировал:

– У вас, юноша, весьма неприятная бородавка над бровью. Тоже может переродиться в злокачественное образование.

– Вот и залечите ее, если вы такой кудесник, – вызывающе предложил Егор.

Космический доктор с готовностью кивнул и поднес к лицу собеседника замысловатый хромированный прибор. Отрывистый гудок, вспышка – и бородавка исчезла. Егор долго и недоверчиво разглядывал себя в зеркале, после чего, так до конца и не переубежденный, развел руками и промямлил:

– Делай как знаешь… Когда тебя ждать обратно?

– Как только, так сразу, – весело ответил Кузьма Петрович, воодушевленный наглядной демонстрацией могущества галактической медицины. – Я, как вылечусь, может, еще попутешествую, кой-кого из старых друзей-подруг навещу… Ну, ступай.

– Давай-ка я пацанов приведу? – робко предложил Егор. – Проводим тебя до вокзала, попрощаемся по-людски…

– По-людски мы встречу отметим, когда вернусь живой и здоровый, – отрезал старик. – Ступай, ступай, не рви душу.

Сын все-таки увязался за ними до автобусной остановки. На прощание они обнялись и прослезились. Егор шепнул отцу на ухо: «Возвращайся, мы тебя ждем», – а потом долго махал вслед старенькому «икарусу».

Шестоперов с Мираном вылезли из автобуса на окраине города. Короткий марш-бросок привел их на заснеженный пустырь, протянувшийся вдоль замерзшей речушки. Здесь, вдали от лишних глаз, доктор вызвал с орбиты катер.

Старт прошел без перегрузок, которых Кузьма Петрович втайне побаивался. Землянин вообще ничего не почувствовал – просто пейзаж на панорамной голограмме внезапно рухнул вниз. Промелькнули облака, затем появилось изображение звездного неба, мимо катера промчался растопыривший датчики и солнечные батареи искусственный спутник.

Земля быстро уменьшалась в размерах, а прямо по курсу вырастала серебристая Луна. Шестоперов попытался прикинуть, с какой скоростью мчится катер, но бросил это занятие, потому что стремительно надвинулся сигарообразный корпус, перехваченный по миделю мощным поясом надстроек.

– «Лабиринт»? – догадался землянин. – Какая же у него длина?

– Примерно в двести раз больше моего роста.

«Сотни три с половиной метров, – прикинул старик. – Не слабо, длиннее наших авианосцев…» Тем временем часть звездолетного борта как бы раздвинулась, открывая вход. Еще мгновение – и катер стоял в освещенном ангаре рядом с другими аппаратами – такими же и побольше.

– Можно выходить? – спросил Кузьма Петрович.

– Погоди, в отсеке нет воздуха. Сейчас протянут переходник. – Миран рассеянно поглядывал на приборы. – Готово, пошли.

Прибывших с Земли никто не встречал – ни возле ангара, ни в длиннющих коридорах. Только однажды далеко впереди их путь торопливым шагом пересекла невысокая фигура. Шестоперову показалось, что по поперечному коридору прошел фитаклид. Кузьма Петрович собрался спросить у Мирана насчет экипажа, но тарениец внезапно остановился возле покрытой геометрическими узорами переборки, взял человека за локоть и сказал:

– Вот моя каюта. Свои вещи оставь пока здесь. Сейчас я представлю тебя командиру, он уж решит, где ты будешь жить во время полета.

В стене открылся многоугольный вход – переборка раскрылась, как диафрагма фотообъектива. Шагнув через порог, Шестоперов аккуратно положил вещмешок возле кресла и осмотрелся. Каюта поражала размерами – потолок оказался на высоте шести-семи метров, не меньше. «Жирафов здесь возят, что ли? – недоуменно подумал землянин. – Или, может, экипаж летает во время невесомости…»

Появилось странное чувство: прежняя жизнь завершилась, отныне взял старт новый отрезок пути, так что теперь многое изменится, и придется тебе, Петрович, отказавшись от старых привычек, обзаводиться новыми… И он спешил окунуться в это грядущее, чтобы поскорее приспособиться к тому неведомому, что ожидало за поворотом судьбы.