Дмитрий Политов - Круг доступа ограничен

– Вот мы снова и свиделись, крапленый! – Голос ребенка сух и бесцветен, тем неожиданней срывающийся на фальцет крик: – Встать!!!

Я тяжело поднимаюсь, держась руками за стенку. Глаза Мишеньки оказываются где-то на уровне моего пояса. Но смотрит мальчик, тем не менее, так, словно это я ниже его в два раза. И в глазах этого пацаненка плещется такое… Так рассматривают раздавленную муху. С этаким брезгливым любопытством типа: как же так? Такая назойливая и неуловимая, попав под ловкий удар свернутой газетой, вдруг оказывается комочком слизи с торчащими из него лапками и крылышками.

Мне стало стыдно. Я отлепился от стены и расправил плечи. А в следующую секунду сделал то, что этот маленький монстр мне делать запретил. Я вновь прибег к помощи проснувшейся «волшебной» силы. Ответ не замедлил себя ждать. Я еще успел увидеть, как серые и синие огоньки в ауре мальчишки меняются на красные. «Разозлился не по-детски!» – пронеслось в голове. В следующий момент мне показалось, что на меня рухнул потолок.

Пробуждение было не из приятных. «Это же надо было так нажраться!» – по привычке подумал я. В голову лезла всякая мура, вроде старого анекдота: «Если сейчас в камеру войдут немцы, скажу им, что я штандартенфюрер Штирлиц, если войдут наши – представлюсь полковником Исаевым. Ага… а войдет милицейский сержант и скажет: ох, и напились вы вчера, товарищ Тихонов!»

Однако пора бы мне и глазки продрать! Не дай бог сегодня будний день и мне на работу! Будильника вроде не слышно, но это ничего не значит – я мог его и не поставить. А что это за голоса неподалеку? Друзья не догуляли? Хм, а голосочек-то совсем детский! Но до боли знакомый!

Черт!!! Память вернулась рывком вся и сразу. Застонав, я открыл глаза. Ну, так и есть – страшная сказка продолжается! Я сижу, привязанный к стулу с высокой спинкой и подлокотниками, в помещении с бетонными стенами без окон. Можно не ходить к гадалке, чтобы понять – это не комната релаксации дорогого санатория, а самая что ни на есть пыточная камера. Не хватает только палача с ржавыми клещами в окровавленных руках. Впрочем, я уже вижу тех, кто его с успехом заменит.

У дальней стены стояли полковник Тропинин и Мишенька. К счастью для меня, допрос с пристрастием, по-видимому, откладывался, поскольку потенциальные палачи спорили между собой. Разговор шел на таких повышенных тонах (Мишенька периодически срывался на визг), что подо мной мелко вибрировало кресло.

И спорили эти люди обо мне. Нет, не судьбу они мою решали – с этим все было ясно, разрезать и посмотреть, что внутри. А ругались они из-за того, что мальчик хотел приступить к исследованию немедленно, а полковник возражал в том смысле, что «мол, не время сейчас, родина в опасности». Первым сдался Тропинин. Махнув рукой, он выдал длинную матерную конструкцию, в которой преобладали военно-технические термины, и вышел из комнаты, на прощанье процедив через плечо:

– Делай с ним, что хочешь, только быстро!

Воодушевленный таким отеческим напутствием, Мишенька минуту постоял молча, приходя в себя после бурной беседы. Его пальцы дрожали. Наконец он вскинул голову, и я непроизвольно дернулся, словно от удара. Вернее, попытался дернуться, поскольку те, кто меня привязывал, постарались на славу. Зафиксированными оказались не только руки, но и ноги, а также голова.

Мальчик подошел ко мне и почти вплотную приблизил свое лицо к моему. Несколько секунд он глядел на меня в упор, не моргая. Но теперь в его глазах читалось некоторое удивление и, кажется, толика уважения.

– И как же вы, товарищ Крапленый, сумели выжить после удара «Каменной плети»? – не ожидая конкретного ответа, а, скорее, думая вслух, сказал Мишенька. – Предупредил же – не смейте меня сканировать, так нет! Самый умный, да? Ну, выжил и выжил, слава труду! Обидно было потерять такой ценный приз! Мы же за вами вчера целый день гонялись! Поймали уже один раз, да призраки нам все карты смешали. А вот вас они почему-то не тронули…

Мальчик резко отстранился. Пальцы его левой руки сложились в хитрую «фигу» и направились на меня. Кожу словно кипятком обожгло, а потом огонь проник глубже. Больнее всего было, когда сгорало сердце. Мне бы в обморок хлопнуться, но что-то никак не выходит… Подержав меня в таком состоянии пару минут, маленький засранец распрямил пальцы. Боль стала потихоньку отступать.

– Надо же! А внутри, крапленый, вы самый обычный человек! – несколько разочарованно пожаловался пацан.

– Сучонок! – прохрипел я, представляя какой смачной затрещиной наградил бы уродца, будь мои руки свободны. Вот так, наотмашь, в лоб!!!

Головенка Мишеньки качнулась, как будто мой удар и правда был нанесен! Мальчишку качнуло в сторону.

– Ах, вы так? – обиженно крикнул пацаненок.

Его руки взлетели, словно крылья птицы. Мое тело пронзили миллионы раскаленных иголок. Я захрипел, не в силах даже закричать. Но что-то во мне протестовало против такого насилия. Из глубины сознания тонкой черной струйкой просочился холодный ручеек, смывший боль. «Сдохни, звереныш!!!» – выкрикнул я. Тот же черный поток, превратившись из ручейка в цунами, хлестнул по мальчишке. Того отбросило и с размаху припечатало к стене. Хрупкое тельце скорчилось, подобно тряпичной кукле. Сейчас додавить бы этого мерзавца, как таракана. Но спасший меня черный поток уже исчез. А может и к лучшему… Убивать ребенка, даже если он гаденыш? Хмуро сплюнув на пол, я устало прикрыл глаза, наслаждаясь выпавшим покоем.

Отдыхал я целых десять минут и почти задремал, пока не послышался легкий шорох. Я открыл глаза – Мишенька пытался сесть, его вырвало. Наконец, встав на карачки, мальчик взглянул на меня. В его глазах застыл откровенный испуг:

– Да кто вы такой?

Ответить я не успел. Дверь в камеру бесшумно слетела вместе с косяком. Похожее на перекрученный кленовый лист, массивное стальное полотно спланировало на пол и только сейчас по ушам ударил лязг и грохот. Меня, вместе со стулом, опрокинуло воздушной волной. А Мишеньку швырнуло в угол.

В обрамленный вывернутыми кусками бетона, проем входа синхронно влетели два человека. Оба на! Двое из ларца, одинаковых с лица! Старики-разбойники! Причем Федор по-прежнему босой! Даже не взглянув на тело мальчика, Федор с Сергеичем споро освободили меня от пут, подхватили под локти и поволокли, совершенно не обращая внимания на мои вопли о том, что я могу передвигаться самостоятельно. Коридор за дверями камеры оказался длиннющий, и я успел стереть в кровь коленки, пока меня дотащили до ведущей наверх лестницы.

– Сам идти можешь? – запоздало сообразил наконец Сергеич.

– Да, блин, я же вам в самые уши орал!

– Ох, прости, милок! – усмехнулся Федор. – В горячке мы, бой идет!