Наталья Игнатова - Пыль небес

Выбирая специальность пилота болидов, студент, заслуживший стипендию, обязан был подписать контракт на пять лет службы в лонгвийской армии. Подписал его и Тир. Только для того, чтобы на следующий день узнать, что контракт расторгнут. Лонгви не нуждался в службе Черного, хоть и готов был предоставить ему убежище.

Барон Лонгвийский не нуждался в службе Черного.

Да и хрен бы с ним.

К барону Тир относился с настороженным любопытством. Тот был опасен. По крайней мере, считалось, что он опасен. И уж точно барон ждал только повода для убийства.

Что представлял собой правитель города-государства, сказать было сложно, слишком противоречивый складывался образ. Для начала Лонгвиец – ага, именно так, с большой буквы, как будто на всей планете есть один-единственный Лонгвиец, а остальные жители Лонгви не пойми кто, – так вот, для начала Лонгвиец не был человеком.

Был он шефанго. Разумным, гуманоидным монстром, представителем народа, давно ставшего в Саэти законодателем мод, традиций и значительной части лексикона. Все названия, вроде шлиссдарков, дгирмишей, анлэтхе, шонээ (те самые, которые «толмач» когда-то переводил как «телефоны») и многих других магических устройств, названия месяцев, единицы измерения и даже отсчет начала года от первого дня весны – все это пришло с Анго. С Ям Собаки, если по-человечески. Из государства шефанго.

Барон был не единственным шефанго в городе, представители всех старых лонгвийских семей, будучи по крови обычными людьми, тоже, тем не менее, считались шефанго. Они были удостоены этой чести сорок лет назад, во время войны Анго против христианского мира. Или христианского мира против Анго, кто их тут поймет? Важно, что Лонгви не сдался. Здешние люди приняли сторону Ям Собаки. Против своих же собратьев пошли, между прочим. И ради чего? Ради того, чтобы город спалить.

Казимир имел однажды неосторожность пройтись по поводу флага Лонгви. Золотая роза на белом фоне – для флага и впрямь не лучшее сочетание цветов, что светлый князь и не преминул отметить.

– А с белым флагом его не путают? – поинтересовался он.

Дело было в библиотеке. И надо было видеть, как с лязгом упало воображаемое забрало воображаемого шлема, когда библиотекарь поднял воображаемое копье. Лонгвийский, мать его, рыцарь. Патриот хренов.

– Лонгви не сдается никогда, – сказал библиотекарь. – И наши враги знают об этом.

Умереть не встать.

Лонгви сдавался столько раз, сколько, пожалуй, ни один другой город в истории Саэти. И сдавался в большинстве случаев нынешнему барону. Тот все время его захватывал, все время для кого-нибудь другого. То для герцога какого, то для короля, то для императора. Чего ждал, спрашивается? Взял бы сразу себе и не маялся дурью. Правда, надо признать, что как только барон перестал маяться дурью, Лонгви перестал сдаваться. И в последней войне – той самой, против христиан, – горожане предпочли, отступая к центру, сжигать собственные дома, но не капитулировать.

Говорят, барон произвел их в шефанго, чтобы они сдали город. Какие-то там субординационные тонкости: сделал шефанго – приказал сдаваться, а они послали барона к черту и продолжили воевать.

Сражались до последнего. И что характерно, победили. Через телепорты пришло подкрепление из Великой Степи. И эльфы подоспели.

Телепорты, к слову, были еще одной отличной придумкой вроде бы все тех же шефанго, хотя, может, и нет. В каждом городе планеты можно было найти хотя бы одну телепортационную установку. Стоило это удовольствие тридцать олов за сто килограммов груза. Размер месячной стипендии. Но с точки зрения Тира, цена была вполне оправданна.

А еще говорят, что когда-то Лонгви был символом независимости людей. Человеческой расы. Независимости от орков, эльфов, шефанго – да-да – и прочих разных кертов, так или иначе пытавшихся потеснить людей. И здесь, в Лонгви, нынешний барон спас когда-то Копье – первого правителя, объединившего под своей рукой человеческие государства.

Лонгви принадлежал тогда оркам. Если верить летописям, Лонгвиец со своим другом Людвигом фон Геллетом и своим учителем Танаром И’Холом прошли от стен Старого города до крепости, где содержался Копье, – до центра, считай. Прошли по улицам, полным орочьих солдат.

Поверить трудно, но можно, если вспомнить, как Казимир дрался на летном поле в Эрниди. Три таких вот Казимира… Три живые мясорубки. Это, наверное, было знатное месилово.

В Старом городе, на перекрестке трех узких улиц, с глухими стенами домов, есть памятник. Почти у самых крепостных стен.

Они дошли туда втроем. Лонгвиец и двое других. А там И’Хол и фон Геллет остались сдерживать орков. Навсегда остались. В итоге Лонгвиец жив и здоров до сих пор. Копье погиб, но гораздо позже, и чуть ли, кстати, не от руки самого Лонгвийца. А памятник – памятник Тиру нравился. Нравились эти люди, бешеный танец мечей, осознание неизбежности собственной смерти, как в алхимическом тигле претворяющейся в смерть чужую. Скольких они забрали с собой? Да кто же тогда считал? Многих.

Горожане называли этих двоих просто: «Мечники».

Никакого пьедестала – оба стояли прямо на мостовой. И фон Геллет был не намного выше самого Тира, что само по себе вызывало симпатию.

Барон симпатии не вызывал.

Говорили, что он бывает там. Каждое утро оставляет у памятника цветок. Говорили, что он проводит там не меньше получаса. И что в это время лучше не попадаться ему на глаза.

Таинственный и загадочный Лонгвиец сам, кажется, старался никому не попадаться на глаза. Рано утром он проезжал по городу, и, заслышав цокот копыт его коня, даже дворники спешили убраться с дороги. Барон не хотел никого видеть. И никто не должен был хотеть увидеть барона.

Горожане правила игры принимали. Туристы, как ни странно, тоже.

И Тир принимал. Во-первых, ему не хотелось видеть барона, во-вторых, он не хотел давать барону повод для убийства.

Кстати, возможно, туристы исходили из тех же соображений.

Таким образом, ко всему прочему добавлялась еще одна непонятка: а на хрена, собственно, нужен Лонгви такой барон? Участия в жизни города он не принимал. Законы, однажды издав, не корректировал. Правосудия не вершил, тяжб не разбирал, на праздниках и официальных мероприятиях не показывался. Не реагировал даже на довольно-таки ядовитые шаржи, которые время от времени рисовала на него звезда лонгвийской политической карикатуры, творящая под псевдонимом Адепт-13. И вообще, если бы не эхо от цокота копыт на пустых утренних улицах, можно было бы вообразить, что барона Лонгвийского не существует в природе.

Эхо Тиру доводилось слышать самому. Он тоже любил гулять по Лонгви, и нередко его прогулки затягивались с вечера до утра. Сейчас, получая постоянную подпитку в виде человеческих эмоций, он мог позволить себе не спать столько, сколько захочется.