Пол Ди Филиппо - Нечеткое дробление

С тех пор страна Мунчайлд переживала смутные времена. Классовые и национальные войны, предательство и соглашательство, заключение мирных договоров и незамедлительное их нарушение, мародерство и погромы в пригородах, страшные пожары в гетто, героизм и трусость, тела на баррикадах и под танками, дезертирующие армии и решающая битва за Пентагон.

Короче, если в двух словах, хиппи и их союзники в конце концов одержали победу.

По всему миру был объявлен приказ о роспуске соединений американских солдат, разоружение и разрыве всех договоров со всеми прочими государствами. (Проблемы Америки тем не менее заронили искру похожих возмущений и столкновений в прочих странах по всему земному шару, будь то коммунистические или иные режимы, и в результате державы оказались слишком заняты своими проблемами, чтобы извлечь выгоду из беззащитности Штатов.) Уцелевшие внутренние противники были отданы на перевоспитание в образовательные лагеря, и наконец, после десятилетней войны, наступила всеобщая гармония.

На этом месте длинного и сбивчивого рассказа Мунчайлд к нашей камере прибыл Ангел.

– Утренняя подкурка, – объявил он, протягивая нам через решетку пару здоровенных косяков.

Мунчайлд взяла свой косяк с привычной и естественной грацией. Я схватил свою порцию с жадностью изголодавшегося человека. Ангел помог нам запалить шмаль.

После рассказа Мунчайлд мне и вправду стоило курнуть.

– Ну и, – произнес я после нескольких хороших затяжек, – кто теперь у руля?

Мунчайлд уже успела вытянуть свой косяк до окурка, не хуже бывалого солдата. Заложив волосы за уши, она поглядела на меня с задумчивой тоской. Я от души понадеялся, что трава не навела ее на мысль перепихнуться со мной, чтобы этой половушкой смешать присяжным карты и отвертеться от должного наказания. Она была никак не в моем вкусе, к тому же я был не в настроении.

– Никто, – ответила она. – Америка стала одной большой коммуной Мира и Любви.

– Ну, не надо, кто-то же должен издавать указы на национальном уровне. Ангелы сказали, что им платят из общественных фондов. Кто-то должен собирать налоги и распределять получку. Должна быть какая-то центральная власть... Потом, кто же руководит марихуановыми фермами, верно? Ну, и тем местом, куда тебя могут послать?

– Ну что сказать... в Сан-Франциско есть такие люди, а на местах по всей стране у них существуют помощники. Можешь называть Фриско столицей нации, если тебе по душе такие корявые выражения. Но люди во Фриско – их не выбирают, ни фига. Они... ну... вроде добровольцев. Мы зовем их «Головы».

– А кто голова у Голов?

– Типа, это... леди Саншайн.

– Кто она такая?

– Была главной герлой одного парня, главаря подпольной группы «Визер Андеграунд». Ну, а когда он помер, она просто встала в его тапки.

От травы меня пробивало на шутки.

– Ясно. Слушай, зуб даю, я знаю, как зовут тех, кто у вас ходит тут в главарях, ну, в этих Головах.

– Например?

Я выпустил колечко дыма и постарался, чтобы мой голос звучал так, словно эти люди мои личные друзья.

– Ну, например, чуваки типа Марио Савио и Джоан Баез. Джерри Рубин и Эбби Хофман. Грейс Слик и Мими Фарина. Джейн Фонда и Том Хайден. Дэвид Диллинджер и Папаша Берриган. Цезарь Чавес и Анджела Дэвис. Джерри Гарсия и Кен Кизи. Такой вот пипл...

Выражение лица Мунчайлд изменилось. Теперь она смотрела на меня с ужасом.

– В чем дело?

– Те, кого ты назвал, это ж все из банды Пятисот.

– Банда Пятисот? Что это такое?

– Что это такое? Худшей кучки предателей, перебежчиков, фашистов и лизоблюдов-империалистов свет не видывал! Да они грозили расправой Революции! Леди Саншайн либо казнила этих людей, либо изгнала из страны, и давным-давно!

Я чуть не задохнулся дымом, так что Мунчайлд пришлось подняться и похлопать меня по спине.

Отдышавшись, я проговорил слабым голосом:

– Да, времена меняются...

– О, святой Тимоти Лири, его цитировать вовсе не следует...

В этой дурацкой камере мы с Мунчайлд провели целую неделю. Заняться было нечем, только курить дурь и трепаться. И из нашего подкуренного БББ я в конце концов прилично узнал про эту тощую девицу и ее жизнь.

Родилась она на пригородной ферме, которые теперь выросли на окраинах некогда главных, а теперь опустевших городов. Она не знала точно, кто были ее биологические отец и мать, потому что возле все время крутилось примерно по шесть человек каждого пола, которых она называла папами и мамами.

Когда Мунчайлд подросла, ее приставили к делу, и она стала выполнять работу по дому, собирала жуков с листьев, пропалывала грядки. (В ее Америке сельское хозяйство в основном было экологически чистым, небольшим по объему и требовало больших затрат труда.) В школу Мун ходила преимущественно зимой и освоила математику и чтение в достаточном объеме, чтобы составлять гороскопы и разбирать головоломки «Книги перемен». Она была мастерицей по части макраме и умела заводить патефон. Единственной песней, которую она знала, был заезженный шлягер тридцатилетней давности. Рок-н-ролл как форма искусства был сжат и высушен до крайнего конформизма.

– Так вы, ребята, никогда не слушали панк?

– Это песни малолетней шпаны?

– Не совсем. Были такие ребята, «Рамонес», – ну да ладно, забудь, – ответил я.

Такими косноязычными – косячноязычными – были все наши разговоры.

В мире Мунчайлд не было ни электричества, ни того, что требовало бы электропитания. Тут не было телевизоров, не было проигрывателей, не было радио, не было телефонов, не было света, не было обогревателей. Не было даже электрогитар! (Само собой, они даже мечтать не могли о CD-плеерах, факсах, персональных компьютерах или мобильных телефонах.) Строительство окончательно замерло и вся инфраструктура медленно умирала. Не было ни самолетов, ни поездов, моторизованного транспорта осталось крайне мало. Ангелы, столь ценные хранители статус-кво, катались на своих «харлеях», используя тающий дореволюционный запас бензина, выделяемый Головами, в чьем распоряжении имелся также небольшой парк машин, используемый ими для собственных целей. (Я догадывался, что некоторое количество бензина могли импортировать с Ближнего Востока уже после войны, но доказать это не мог.)

– Ого, – выдохнул я в одно прекрасное утро. – Прям Безумный Макс...

– Ты хочешь сказать, Максвел Силверхаммер? – откликнулась Мунчайлд. – Или Питер Макс?

В мире Мунчайлд недоставало антибиотиков и контрацептивов (были только кондомы из овечьих кишок). В совокупности с официальной государственной политикой Свободной Любви все это привело к всплеску венерических заболеваний. С ранних лет Мунчайлд видела немало уродливых случаев запущенного сифилиса и тому подобного. Вместе со всем прочим это склонило ее отвергнуть секс.