Чарлз Стросс - Аччелерандо [litres]

Сирхану тут делать совершенно нечего. У него есть дела всяко важнее, например продолжить каталогизацию воспоминаний ИИНеко, полученных, когда она была на борту «Странствующего Цирка». Еще – провести сравнительный анализ серии интервью с ресимулированными логическими позитивистами из Оксфорда, Англия (с теми из них, кто еще не впал от футуршока в кататонию), но это если найдется минутка, свободная от добросовестных попыток уверовать в то, что внеземной сверхразум – это оксюморон, а сеть роутеров – простая случайность, одна из маленьких шалостей эволюции.

Но тетя Аннет буквально выкрутила ему руки и пообещала, что он удивится, если на вечеринку все-таки явится. Похоже, на предстоящей встрече Манфреда и Эмбер попросту нужен кто-то, на ком можно будет срываться, этакий пиньята, мальчик для битья.

Сирхан подходит к сверкающему куполу из нержавейки, в котором прорезан вход в «Атомиум», и ждет лифта. Он стоит в очереди за стайкой молодых на вид женщин, тощих, в коктейльных платьях и диадемах, модных лишь по меркам немого кино двадцатых годов двадцатого века. Аннет объяснила ему, что вечеринка тематическая и что нужно на ней выглядеть соответствующе, однако Сирхан все аналитические ресурсы перебросил не на подбор наряда, а на трех привидений, проводящих одновременно три интервью с троицей философов (из рубрики «О чем не можем говорить, о том, пожалуй, мы смолчим»). Ну и еще пара-тройка ответвленных состояний следит за роботами, ремонтирующими в музее водопровод и воздуходувку, и еще одно: обсуждает с ИИНеко чуждый артефакт, вращающийся вокруг коричневого карлика Хёндай +4904/ -56. То, что от него осталось, выказывает ровно столько социального интеллекта, сколько есть у маринованной капусты.

Прибывает лифт и собирает пассажиров. Сирхан забивается в дальний угол, прочь от взрывов великосветского смеха и ароматных клубов дыма из невероятных мундштуков цвета слоновой кости. Лифтовая кабина восходит вверх по шестидесятиметровой шахте к смотровой площадке на вершине «Атомиума». Та являет собой стальной шар диаметром десять метров, соединенный винтовыми лестницами и эскалаторами с семью сферами по углам восьмигранника. «Атомиум» – центральный экспонат Всемирной выставки 1950 года, и, в отличие от большей части остального сатурнианского Брюсселя, это оригинал конструкции, изготовленный еще до старта космической эры и переброшенный на Сатурн с огромными затратами.

Лифт, слегка качнувшись, останавливается.

– Прошу прощения, – щебечет одна из веселящихся девушек, отступая назад и пихая локтем Сирхана.

– Не за что извиняться, – отзывается он, едва ее замечая.

На заднем плане ИИНеко саркастически бубнит о том, что экипаж «Цирка» не проявлял никакого интереса к ее попыткам декомпиляции их попутчика, Слизня. Очень трудно на этом сосредоточиться, но Сирхан движим отчаянным желанием понять все, что там произошло. Так он раскусит навязчивые идеи и слабости своей не-матери, которые, как он чувствует, сыграют важную роль в будущем.

Он уклоняется от толпы разодетых девиц и выходит на нижнюю из двух палуб из нержавеющей стали, разделяющих сферу пополам. Приняв фруктовый сироп от скромно выглядевшей человекообразной официантки, он направляется к ряду треугольных окон, смотрящих через арену на Американский Павильон и Всемирную Деревню. Стальные стены укреплены балками, окрашенными в свежий бирюзовый цвет, а пластиковые окна потемнели от времени. Он едва может разглядеть модель океанского лайнера в масштабе 1:10 с атомным двигателем, покидающую пирс внизу, или гигантский гидросамолет с восемью двигателями рядом с ней.

– Они ни разу не спросили у меня, пытался ли Слизень как-то нанести себя на карту совместимых с человеком симуляционных сред на борту корабля, – ворчит Неко. – Я и не ожидала, что кто-то из них дотумкает, но, блин, серьезно! Твоя мать слишком доверчива, пацан.

– Полагаю, ты приняла меры предосторожности? – бормочет ей привидение Сирхана. В ответ кошка разражается долгой и пространной тирадой о ненадежности финансовых инструментов, развивающихся по стандартам Экономики 2.0. Вместо однонаправленных и привычных денег вкупе с многонаправленными отображениями опционных сделок, этот тип экономики использует в качестве альтернативы крайне безумную барочную объектно-реляционную структуру, основанную на параметризованных желаниях и субъективных эмпирических ценностях игроков, что, по мнению Неко, делает все проведенные в этой экономике сделки ненадежными.

То-то ты и торчишь тут с нами, обезьянами , цинично отмечает главное сознание Сирхана, генерируя призрачного бота, который продолжает поддакивать кошке, пока оно само отправляется на вечеринку.

В сфере «Атомиума» стоит непереносимая жара, но это и неудивительно: здесь, наверху, толпится человек тридцать, не считая официантов. Сразу по нескольким многоадресным каналам проигрывают музыку самых разных стилей, синхронизируя настроение тусовщиков то с напористым техно, то с вальсом, то с регги.

– Хорошо проводим время, да?

Сирхан отрывается от одного из своих робких философов и понимает, что его стакан пуст, а мать тревожно улыбается ему поверх края коктейльного бокала, содержащего что-то светящееся в темноте. На ней – сапоги на шпильках и черный бархатный кошачий костюм, который облегает ее контуры как вторая кожа, и она уже поддатая. Физически она младше Сирхана – будто в его жизнь загадочным образом подселили чудаковатую младшую сестру на замену матери, которая не захотела покидать дом и умерла вместе с Империей Кольца десятилетия назад.

– Ну ты только взгляни на себя. На вечеринке у деда – и по углам ныкаешься? Эй, да у тебя бокал пустой. Хочешь вот это пойло попробовать? Пошли, надо тебя познакомить с одной особой…

Именно в такие моменты Сирхан задается вопросом: что его настоящий отец в этой женщине вообще нашел? Но опять же, в другой мировой линии, откуда прибыла вот эта ее версия, между ними ничего не было…

– Пойло не буду, – вздохнув, говорит он, позволяя провести себя мимо болтливых и шумных толп и скорбно выглядящей гориллы, тянущей банановый сок из высокой рюмки через соломинку. – А что за особа? Еще кто-то из твоих акселерационистов?

– Может быть, и нет. – Они направляются прямиком к девичьей банде, с которой он ехал в лифте. У них блестят глаза, они жестикулируют сигаретными мундштуками и бокалами с напитками – втянулись в атмосферу начала двадцатого века не на шутку. – Эй, Рита! Познакомься с Сирханом, сыном моей другой ветви. Сирхан, это Рита. Она, как и ты, историк. Почему бы вам…

Темные глаза, подчеркнутые не пудрой или краской, а хроматофорами в клетках ее кожи, черные волосы, цепочка огромных жемчужин, тонкое черное платье, подметающее пол, выражение легкого смущения на лисьем личике: она могла бы быть двойником Одри Хепберн в любом другом столетии.