Чарлз Стросс - Аччелерандо [litres]

– Похоже, мы пока одни, – говорит Садек. Он криво улыбается, потом указывает на стол. – Может, просто подождем прибытия нашего монстра?

Эмбер озирается по сторонам.

– Призрак его вроде как боится. Интересно почему?

– Он сам напросился к нам. – Садек придвинул к себе стул и осторожно уселся. – Это может быть очень хорошая новость… или очень плохая.

– Хм. – Эмбер заканчивает осмотр – и не находит никаких признаков жизни. Не зная, как быть, она садится за пикниковый столик напротив Садека. Он будто бы нервничает под ее пристальным взглядом, но, возможно, это просто смущение из-за того, что увидел ее в исподнем. Если бы у меня была такая загробная жизнь, я б тоже смутилась , думает Эмбер про себя.

– Эй, ты чуть не наступила на… – Садек замирает, удивленно глядя на что-то у левой ступни Эмбер. Потом он широко улыбается. – А ты что тут делаешь? – спрашивает он у слепого пятна в ее поле зрения.

– С кем это ты говоришь? – спрашивает она ошарашенно.

[ Со мной, тупица ], отвечает по внутреннему каналу кто-то подозрительно знакомый. [ Эти хероплеты, я смотрю, решили поднапрячь тебя, чтобы выдворить меня? М-да, высший балл .]

– Кто это? – Эмбер прищуривается, глядя на брусчатку, генерируя толпу привидений и посылая их исследовать ключи модификации реальности. Слепое пятно ни на что не реагирует, оставаясь все таким же неосязаемым. – Ты – тот монстр-пришелец?

– А ты что подумала? – спрашивает слепое пятно с откровенной издевкой. – Что я – кошка твоего папаши? Ну да, это я. Сколько лет, сколько зим. Не хочешь свалить отсюда?

– Эм-м-м-м. – Эмбер осторожно протирает глаза. – Прости, но я тебя что-то не вижу. Ты где хоть? Мы… мы что, знакомы? – Странное чувство знакомости голоса из слепого пятна не оставляет ее: потеряно будто бы что-то важное и близкое, но что именно – ответа собственное самоощущение не дает. Память не откликается.

– О да, детка. – В не-голосе, доносящемся из туманного пятна на земле, слышится нотка уставшего от мира веселья. – Они взломали тебя крепко, и тебя, и этого чухана рядом с тобой. Дай контроль мне, и я все живенько поправлю.

– Ну нет! – восклицает Эмбер, опережая удивленно смотрящего на нее Садека. – Ты же чертов опасный пришелец!

– Ага, точно такой же, как и ты. Ну вспоминай давай уже. Мы сюда вместе с тобой, если что, явились! Вот только я, в отличие от тебя, не намерена позволять корпоративным призракам-идиотам пользоваться мной как универсальной разменной монетой.

– Разменной? – переспрашивает Садек. – Да я же тебя знаю! – Его лицо озаряет свет всепоглощающего изумления. – О чем ты толкуешь?

Слепое пятно зевает, обнажая острые белоснежные клыки. Эмбер трясет головой, пытаясь прогнать галлюцинацию.

– Дай-ка угадаю. Ты проснулась в комнате, этот инопланетный засранец тебе сказал, что человеческий вид вымер, и попросил что-нибудь со мной сделать – верно?

Эмбер кивает, чувствуя, как по спине проползает холодок.

– Он лжет? – спрашивает она.

– Ну ясен пень. – Теперь слепое пятно улыбается, и улыбка в пустоте уже никуда не девается – Эмбер взаправду ее видит, ее – но не тело, которому улыбка принадлежит. – По моим прикидкам, мы в шестнадцати световых годах от Земли. Вунши тут давеча прошли, порылись в помойке, да и свалили черт знает куда. Такая тут дыра, ты бы знала. Основная местная форма жизни – раздутая корпоративная экосфера, населенная плодящимися тут и там юридическими инструментами. Они обчищают проходящих мимо разумных существ и используют их как валюту. – Следом за улыбкой проявляется треугольная голова, глаза-щелочки и остроконечные уши – рожица хищная и до одури чуждая, но явно разумная; стоит Эмбер оглянуться на площадь, как силуэт неведомого существа проступает где-то с краю в поле зрения.

– Хочешь сказать, когда мы сюда пришли, нас схватили и покромсали нам память? – Эмбер вдруг понимает, что ей невероятных усилий стоит сосредоточиться. Но если взять за отправную точку улыбку, можно почти различить и все тело за ней. Существо похоже на… на мохнатого паука? Только с хвостом, аккуратно свернутым у передних лап.

– Ага. Вот только они не знали, что встретят кого-то вроде меня. – Улыбка знай себе растет в ширину – и мерцает, словно мираж в дрожащем мареве. – Хакерские причиндалы твоей маман самосовершенствуются, Эмбер. Помнишь Гонконг?

– Гонконг! – Миг безболезненного давления – и Эмбер ощущает, как со всех сторон падают гигантские невидимые барьеры. Она оглядывается и наконец видит площадь такой, какая она есть. Половина команды «Странствующего Цирка» тревожно ожидает ее появления, ухмыляется ИИНеко, свернувшаяся на полу у ее ног, а неимоверные массивы-стены автоусложняющихся данных отгораживают их маленький городок от зияющих дыр – интерфейсов к прочим роутерам в сети.

– С возвращением, – серьезно говорит ей Пьер, когда Эмбер, взвизгнув от удивления, наклоняется и берет кошку на руки. – Теперь, когда ты выбралась из застенков, давай-ка поразмыслим: как нам вернуться домой?

Добро пожаловать в шестую декаду третьего тысячелетия.

На самом деле придерживаться старой системы отсчета дат больше не имеет смысла – один-другой миллиард людей, что по-прежнему обитает в биологических телах, все еще заражены вирусными мемами, но основы теоцентрической датировки нокаутированы. По старому отсчету на дворе пятидесятые, но что это означает для каждого отдельно взятого – определяется скоростью хода реальности индивидуума, а она у различных выгруженных видов, распространившихся по Солнечной системе, различается на целые порядки. Для кого-то 2049-й случился еще вчера, а для других – по их собственному отсчету – уже минула тысяча веков.

И ныне, пока «Странствующий Цирк» стоит на приколе у инопланетного роутера на орбите коричневого карлика Хёндай +4904/ -56, пока Эмбер с командой на другом конце этой червоточины силятся выбраться из сети безумно обширных инопланетных мыслительных сред, пока все это продолжается своим чередом, – чертовы идиоты-люди все же преуспели в том, чтобы сделаться устаревшими. Непосредственной причиной смещения с поста венца творения (или венца телеологического самостроения – как посмотреть на эволюционную биологию) стало нашествие самосознающих корпораций. Комбинация международного торгового права и нейронной архитектуры привела к появлению совершенно нового семейства видов, быстрых и смертоносных корпоративно-сетевых хищников, и даже само словосочетание «умные деньги» приобрело абсолютно новый смысл.

Меркурий давно исчез, разобранный сообществом дельцов, а Венера, на которую направили собранный и концентрированный солнечный свет, взорвалась и превратилась в плавучее скопление обломков. Миллион миллиардов медуз-нанокомпьютеров, каждый размером с кулак, ныне обращаются вокруг Солнца внутри бывшей орбиты Меркурия, их обратные стороны сияют ярко-алым, стравливая вычислительный жар. Миллиарды людей, оставшихся в биологических телах, отказываются иметь всякое дело с богохульной новой реальностью. Многие их идейные лидеры нарекли выгрузки и искусственные интеллекты «бездуховными машинами». Большинство из них робки и лелеют мемы самосохранения, усиливающие до паранойи некогда здоровое отвращение к «мыслевидящим» роботам, что насквозь зондируют сознание. Продажи шапочек из алюминиевой фольги достигли своего исторического максимума. Однако сотни миллионов людей уже обменяли биологические кукольные тела на машины мысли, и число таковых стремительно растет. Через несколько лет биологическая популяция станет абсолютным меньшинством в числе постлюдей. А еще через некоторое время, вероятно, произойдет война. Обитатели мыслеоблака голодны и жаждут больше пассивной материи на переработку, а биологические тела неэкономичны в вопросах пользования залежей кремния и редкоземельных элементов, то есть планеты Земля.