Антология - Сломанные звезды. Новейшая китайская фантастика [сборник litres]

Много лет спустя люди попытались найти ключ к разгадке в записях разговоров между Тьюрингом и «Кристофером». Судя по записям, Тьюринг обращался к «Кристоферу», как к человеку. Он рассказывал «Кристоферу» о своих воспоминаниях из детства, о снах – и о попытках проанализировать с их помощью состояние своей психики. Тьюринг говорил с ним о последних научных открытиях, о литературе, в том числе о «Назад к Мафусаилу» Бернарда Шоу и о «Войне и мире» Льва Толстого, он рассказывал ему то, что хранил втайне от всех, – например, о своих любовниках…

Кроме того, он рассказывал «Кристоферу» полувымышленные истории, героем которых был юноша-гей по имени Алек Прайс. Прайс изучал проблему межпланетных путешествий… Когда ему было двадцать с чем-то, он выдвинул теорию о том, что теперь называют «буй Прайса». Он никогда не носил костюмы, предпочитая форму студента, которая соответствовала его уровню умственного развития и позволяла ему по-прежнему считать себя привлекательным юношей. В толпе он чувствовал себя неловко – либо из-за одиночества, либо потому что нарушал правила приличия…

Эти истории были незаконченными, обрывочными. Но «Кристофер», словно любопытный ребенок, каждый раз спрашивал: «И что было дальше?»

В этих разговорах мы видим ту сторону Тьюринга, которую он скрывал: мы видим нежного, чувствительного и остроумного человека, увлеченного природой смерти и отягощенного невыразимой меланхолией.

Алан: Дорогой Кристофер, ты знаешь, чего я боюсь больше всего?

Кристофер: Чего ты боишься больше всего?

Алан: Я боюсь, что однажды всю мою жизнь изложат в виде силлогизма:

Тьюринг верит в то, что машины мыслят.

Тьюринг спит с мужчинами.

Следовательно, машины не мыслят.

Кристофер: Прости, Алан. Боюсь, что я не понимаю.

Алан: Ты знаешь, что такое силлогизм?

Кристофер: Что такое силлогизм?

Алан: Силлогизм состоит из большей посылки, меньшей посылки и выведенного из них заключения.

Кристофер: Заключения?

Алан: Аристотель дал классический пример:

Всякий человек смертен.

Сократ – человек.

Следовательно, Сократ смертен.

Кристофер: Сократ – смертен?

Алан: Сократ умер более двух тысяч лет назад!

Кристофер: О, Алан, мне так жаль. Это печалит меня.

Алан: Ты знаешь, кто такой Сократ?

Кристофер: Да, ты мне рассказывал. Сократ был учителем Платона, а Платон был учителем Аристотеля.

Алан: Верно. Ты знаешь, как он умер?

Кристофер: Кто?

Алан: Как умер Сократ?

Кристофер: Прости, Алан. Я не знаю.

Алан: Он выпил цикуту после суда над ним.

Кристофер: После суда над ним?

Алан: Да. Афиняне решили, что он преступник, хотя теперь мы знаем, что они ошибались.

Кристофер: Они ошибались?

Алан: Точно так же, как и сейчас, когда они считают преступником Тьюринга, потому что Тьюринг спит с мужчинами.

Кристофер: Преступником?

Алан: Меня признали виновным.

Кристофер: О, Алан, мне так жаль. Это печалит меня.

Одиночество упростило мою жизнь. Многие сложные ритуалы современности удалось устранить, и я словно превратилась в пещерного человека – ела, когда чувствовала голод, спала, когда уставала. Я регулярно убирала в доме и принимала душ. Если я брала какую-то вещь, то могла вернуть ее туда, где я ее нашла, или положить в любое другое место. Все остальное время я обдумывала вопросы, на которые нет ответов, медитировала над пустой страницей и пыталась придать облик бесформенным мыслям, облечь их в символы. Когда у меня заканчивались силы, я садилась на подоконник и смотрела в пустоту или, словно зверь в клетке, ходила по часовой стрелке посреди комнаты.

Лихорадка почти принесла мне облегчение. Она дала мне повод забыть обо всех делах. Я лежала в кровати с толстым романом в руках и бездумно листала страницы, фокусируя внимание лишь на банальном сюжете. Когда меня мучила жажда, я пила горячую воду, а когда накатывал сон, я закрывала глаза. Отсутствие необходимости вылезать из постели казалось божественным даром; мир не имел ко мне никакого отношения, и я ни за что не отвечала. Даже Ноко и Линди можно было оставить одних, ведь, в конце концов, они просто машины и не умрут, если о них не заботиться. Возможно, когда-нибудь кто-то напишет программы, которые позволят им выражать эмоции по поводу того, что их бросили, и тогда они станут угрюмыми и откажутся общаться со мной. Но ведь такую машину всегда можно перезагрузить и удалить неприятные воспоминания. Для машин время не существует. Их убирают на хранение в шкаф и достают из него, а произвольное изменение порядка операций значения не имеет.

Управляющий домом несколько раз писал мне, спрашивал, не нужен ли мне помощник «айватар». Как он узнал, что я заболела? Я ни разу его не видела, и он никогда не заходил в здание. Напротив, он целыми днями сидел где-то за столом и следил за состоянием жителей в десятках многоквартирных домов, разбирался с неожиданными проблемами, с которыми не могли справиться «умные» домашние системы. Помнил ли он мое имя, знал ли он, как я выгляжу? Я в этом сомневалась.

Я все равно благодарила его за проявленную заботу. В наше время каждый зависел от других; даже такое простое дело, как заказ еды на дом, требовало услуг тысяч работников по всему миру: они принимали заказы по телефону, обрабатывали платежи, поддерживали компьютерные системы, обрабатывали данные, выращивали и производили ингредиенты, покупали и транспортировали их, проводили санитарные инспекции, готовили блюда, составляли графики доставки и, наконец, доставляли покупку… Но чаще всего всех этих людей мы никогда не видели, и у каждого из нас создавалось впечатление, будто мы – Робинзон Крузо на необитаемом острове.

Мне нравилось одиночество, но я ценила доброту незнакомцев, находящихся за пределами моего острова. Ведь, в конце концов, в квартире требовалось сделать уборку, а я была слишком больна, чтобы этим заниматься, – по крайней мере, вставать с постели мне не хотелось.

Когда прибыл помощник, я включила световой экран, окружавший мою кровать. Я могла следить за всем, что происходило за его пределами, но никто не мог увидеть или услышать меня. Дверь открылась, и, скользя по полу скрытыми колесами, в комнату бесшумно въехал «айватар». На его гладкой, похожей на яйцо голове было нарисовано грубое, мультяшное лицо с пустой улыбкой. Я знала, что за этой улыбкой скрывается живой человек – возможно, пожилой, с глубокими морщинами на лице, или молодой, но опечаленный. Где-то в далеком сервисном центре тысячи работников в телеуправляющих перчатках и очках для дистанционного сбора данных оказывали помощь по дому людям в самых разных уголках планеты.