Пол Ди Филиппо - Рот, полный языков

Собравшись с силами, чтобы пройти остающиеся жалкие сто ярдов и войти в дом, полный незнакомых людей, лелея смелый план представить избранному среди них тайну, скрытую под ее цветами, Эмили напомнила себе: Если Нервы твои тебя предают, перешагни через Нервы.

Порываясь вперед, силой воли пробуждая уверенность в себе, она пошатывалась на цыпочках в устремлении к «Лаврам». По ее членам растекалось ощущение словно от горячей ванны. Ее внутренности расплавились. Именно так было три года назад, в том декабре, когда Мудрец Конкорда мистер Эмерсон посетил «Лавры», и она жаждала подойти к нему, к воплощению благородства из страны снов, а вместо этого, сокрушенная особой скошенностью зимнего света, заколебалась и попятилась.

Эмили чувствовала, что замирает на краю высочайшего обрыва, утратив волю, не делая ни шага назад к безопасности, ни шага вперед к опасности без Толчка, имеющего причину.

И тут Толчок возник.

Из первичной зелени, окаймлявшей соединительную дорожку, высунулась большая лысая голова неведомой птицы.

На высоте полных шести футов над землей на конце длинной гибкой шеи умная птичья голова исследовала Эмили с забавным пучеглазым любопытством на протяжении вневременного срока. Затем, издав негромкий странный зов, птица втянула голову назад в кусты, и послышался звук ее шагов, удалявшихся назад к «Лаврам».

Эмили поспешила следом за видением.

На полпути по дорожке, еще не увидев вновь быструю таинственную птицу, Эмили отдалась ощущению нереальности. Неужели возможно, что она действительно идет здесь? Если бы папа не уехал в Бостон для переговоров с политиками Партии Конституционного Союза, которые хотели, чтобы он выставил свою кандидатуру в вице-губернаторы, она навряд ли бы сумела собраться с духом для такого необузданного бега.

Наконец Эмили оставила кусты позади и вышла на лужайку своего брата.

И вот она – великолепная птица!

Теперь на открытом пространстве Эмили узнала птицу – страус, быть может, из сказочной страны Офир, и тем не менее забавно сходный с веником для обметания пыли, вознесенным на ходули. Да, бесспорно, не некий потусторонний вестник, но все же редкое зрелище в мирном прозаическом Амхерсте.

В эту минуту из-за угла дома вышел представительный молодой человек, небрежно одетый и примерно ровесник Эмили. Обнаружив птицу, он так ее окликнул:

– Норма, плутня, иди-ка сюда, не то быть тебе без ужина.

С противоестественной торопливостью большелапая птица тут же послушалась и зарысила к нему зигзагами – пробежкой, присущей всему ее виду. Вскоре птица и человек исчезли вместе за углом дома.

И тут же дверь «Лавров» распахнулась, обрамляя брата Эмили, стоящего на пороге. Его шевелюра, не менее рыжая, чем у Эмили, и экстравагантные бакенбарды никогда еще не выглядели такими родными и успокаивающими в отличие от непривычно встревоженного раздражения на его лице.

Ища взглядом причину недавних криков, Остин увидел сестру. Он принудил свои черты принять вымученное выражение радости:

– Эмили! Какой приятный сюрприз! Входи же, входи!

Теперь, когда визит стал совершенно обязательным, каким бы нежеланным он ни выглядел, Эмили обнаружила в себе способность придать твердость своим ногам. Неколеблющимся шагом она прошла через лужайку в дом брата.

Брат тотчас попытался отобрать у нее корзинку.

– Сью по достоинству оценит эти цветы, сестра. Со времени своего возвращения из Бостона она пребывает в грусти. – Лицо Остина омрачило тяжкое уныние. – Как, сказать правду, и я.

Эмили воспротивилась мягким подергиваниям Остина.

– Нет, пожалуйста, позволь мне подержать их немного еще. Они меня успокаивают. – Она еще не была готова показать то, что лежало под цветами, и тем более не просто кому-то случайному. – Но что тебя так гнетет? Не связано ли это с гостями, которые, как сказала Винни, к тебе приехали?

Остин закрыл глаза и устало потер лоб.

– Да, косвенно. Вообще говоря, я соприкоснулся с этими людьми случайно через мои связи с Колледжем. Но они и их миссия отвечают тому, что мне сейчас необходимо, потребности, которая нарастала весь прошлый год.

– Твои слова ввергают меня в недоумение, Остин. О какой потребности, мне неизвестной, ты говоришь? С каких пор у нас появились секреты друг от друга, дорогой брат? Так открой мне, что тебя терзает?

Остин широко раскрыл глаза и устремил на сестру взгляд, полный муки.

– Так, значит, ты хочешь услышать все? Хорошо, да «будет так. До сих пор я старался тебя щадить, но не откажу твоему прямому предложению преклонить ко мне сочувственный слух. Однако моя история требует уединенности. Пойдем в мой кабинет.

Несколько испуганная Эмили все-таки последовала за Остином в комнату, где полки были уставлены юридическими томами, требуемыми его профессией. Они сели, и Остин придвинул свой стул совсем близко к Эмили, нагнулся, чтобы взять ее руки в свои (потны еладони мужчины, снедаемого лихорадкой, подумала она), и начал свое повествование:

– Мои горести, сестра, касаются наших со Сью отношений. Нет, пожалуйста, разреши мне высказаться откровенно, прежде чем ты выступишь в защиту Сью. Я знаю, Эмили, ты ее неизменная заступница. Иногда, честно говоря, я думаю, мы так и не поженились бы, если бы не твои настояния. Но теперь это значения не имеет. Мы супруги и должны оставаться супругами. Но тебе следует узнать, что Супружеская жизнь открыла мне некоторые черты в Сью, хотя, впрочем, в дни вашей девичьей дружбы, быть может, они еще не развились в ней.

Сью стала очень честолюбивой. Она желает быть первой дамой Амхерста. Не очень широкая сфера, можешь ты сказать и будешь права. Но честолюбивые помыслы Сью, боюсь, не ограничиваются этим. У нее есть мечты более величественные, для осуществления которых нужна соответствующая сцена – сцена, которую должен создать я, так или иначе.

Ты меня знаешь, Эмили, по меньшей мере не хуже, чем я сам. Я не так целеустремлен, как отец. У меня нет желания покидать приятные пределы Амхерста, подобно ему представляя избирателей в Вашингтоне или в более экзотических местах. Я, по сути, мечтатель, с такой же поэтической натурой, как твоя. Легендарная кровь дедушки Сэмюэла в моих жилах осталась лишь тоненькой струйкой. Ничто не подошло бы мне более, чем тихая семейная жизнь прямо здесь до конца моих дней.

Но, видишь ли, семейная жизнь – это как раз то, чего Сью решительно не приемлет. Она чувствует, что дети явятся тяжким препятствием на ее устремлении в верха общества.

Эмили долго и напряженно думала, прежде чем решилась высказать свою мысль: