Энн Кэрол Криспин - Трилогия о Хане Соло

Мама зашла к Брии пожелать доброй ночи и обнять перед сном. Они с дочерью немного поплакали друг у друга на плече.

— Я так рада, что моя малышка вернулась, — прошептала госпожа Тарен. — Девочка моя...

— Дома так хорошо, — совершенно искренне сказала Брия.

Конечно, вечер прошел с натяжками, она ждала другого приема. Но все наладится, обязательно наладится. Хана нельзя не любить. Мама не устоит перед его чарами, поймет, какой он замечательный...

— Этот молодой человек, которого ты привела... — Мама как будто читала ее мысли. — Сразу видно, что вы не просто... друзья, милая. И как далеко... зашло дело?

Брия не дрогнула.

— Я люблю Хана, мама, а он любит меня. Он хочет, чтобы я осталась с ним. О замужестве речи не шло, но я не удивлюсь, если со временем этот вопрос всплывет.

Сэра Тарен втянула воздух, как будто подтвердились ее худшие страхи. Она атаковала, словно голодный врельт: что-то в словах дочери насторожило ее.

— Ясно. Ну, он кажется мне симпатичным юношей, хотя... Какой-то он неотесанный, дорогая моя... Ты говоришь, он хочет, чтобы ты осталась с ним. А что хочешь ты?

Брию душили слезы.

— Мама, я не знаю. Я люблю его, правда люблю, но... мне было очень тяжело. Я выяснила, что все, во что я верила и чему посвятила всю свою жизнь, — обычная ложь. А это больно. У меня как будто забрали часть сердца, мама. А еще я думаю, что не могу ничего обещать Хану, пока я не... целая.

— А он знает о твоих сомнениях? — спросила мама, приглаживая Брии волосы.

А та не могла не заметить, как радостно вспыхнули глаза Сэры Тарен. «Мама не хочет, чтобы мы были вместе, — подумала девушка; сердце заныло. — Это нечестно! Я сомневаюсь не в своих чувствах, я сомневаюсь из-за своего состояния! Но она не понимает... не способна понять».

— Мы говорили об этом, — неохотно призналась Брия, хотя ей не хотелось поверять матери больше, чем уже было сказано. — Я не представляю себе жизни без Хана и намерена сделать все, что в моих силах, чтобы остаться с ним и помочь ему.

Сэра Тарен не успокоилась, но больше ничего не сказала. Брия улеглась в кровать и попыталась уснуть. После жестких коек в дормитории на Илизии и на яхте ее старая кровать казалась верхом роскоши. Хотя было бы много лучше, если бы рядом лежал Хан. Без него кровать была холодной. Брия ворочалась и металась.

Он заслуживает кого-нибудь лучше ее, с грустью размышляла девушка. Того, кто будет с ним на все сто процентов...

Опять почувствовав подступающие слезы, Брия раздраженно ударила кулаком по подушке. «Почему жизнь не может быть легкой? Я нашла парня, которого могу полюбить, который любит меня... почему этого недостаточно?» Но этого и в самом деле было недостаточно. Сидя в темноте своей детской комнаты, Брия призналась себе в этом. И тогда она негромко заплакала над своими невзгодами. Прошло много времени, прежде чем Брия заснула — со слезами на глазах.

На следующее утро сразу после завтрака Хан вышел из дома Таренов и направился на станцию, чтобы доехать до ближайшего крупного города. С собой он нес рюкзак, набитый украденными у Тероензы вещицами. После неудачной продажи «Талисмана» просто необходимо было взять за добычу хорошие деньги. Он сошел с челнока в портовом городе Тирена и заглянул в свою сейфовую ячейку, где хранились «чистые» документы на некоего Дженоса Иданиана и сотни две кредитов, с которыми он сходил в местное отделение Имперского банка и открыл счет, после чего отправился на поиски антикварной лавки, знакомой ему по прошлым визитам в Тирену. С того раза прошло много времени, лавчонка могла и закрыться.

Но нет, она оказалась на месте. Голографическая вывеска отливала молочным призрачным светом на фоне серого каменного фасада. Прижимая рюкзак локтем, Хан шагнул через порог. Где-то в глубине помещения негромко звякнул колокольчик.

За конторкой сидела приказчица-селонианка, но Хан к ней и головы не повернул, а прямиком, насколько это было возможно в захламленной лавчонке, прошел по лабиринту витрин с товарами к дальней стене, на которой висел побитый молью древний гобелен, изображающий основание Республики. Лишь немногие покупатели знали, что за ним скрывается еще одна дверь. Хан огляделся, чтобы убедиться в отсутствии нежеланных свидетелей, и отстучал на двери определенный ритм. Подождал, когда в ответ раздастся негромкий щелчок электронного замка, и, приподняв пыльный гобелен, скользнул в потайную комнату.

Владелец лавки мог поспорить возрастом с гобеленом, но, несмотря на тщедушное скрюченное тело, сморщенное лицо и клочья грязно-желтых волос на плешивой голове, он был вполне бодр. За пять лет, прошедших с их первой встречи, Галидон, Оканор ничуть не изменился.

— Ах вот хто... — Он беззубо улыбнулся, подняв голову. — А хто шегодня, шынок?

— Дженос Иданиан, папаша, — криво ухмыльнулся кореллианин. — Как поживаешь?

Он любил старого коротышку, который в одно и то же время был уважаемым знатоком, ценителем искусства и оценщиком и скупщиком краденого.

— Ох, не шалуюсь, не шалуюсь, — прошамкал старичок. — Какой мне в том шмышл, пошуди?

Он визгливо захихикал.

— Разумно, — согласился Хан.

Оканор вскарабкался на высокий табурет перед столом, включил специальные лампы, установленные под таким углом, что в их свете становился заметен любой изъян в огранке драгоценного камня или трещинка в статуэтке. Затем указал посетителю на соседний стул:

— Шалишь, шалишь, Дженош Иданиан. Што ты шегодня мне принеш? Чем порадуешь штарика?

— Да уж кое-что отыщется, — сказал Хан. — Но мне нужны деньги сразу за все — и чтобы кредиты немедленно оказались в Имперском банке на Корусанте.

— Ишь какой прыткий! Шлавно, ой шлавно! — порадовался старик, потирая высохшие руки с выступающими венами. — Обышно вкуш тебе не ишменяет, Дженош. Ну давай-ка пошмотрим, што ты принеш мне!

Хан начал выгружать сокровища из рюкзака и выкладывать каждый предмет под свет ламп. Впрочем, одна вещица осталась лежать в рюкзаке — крошечная золотая статуэтка давно вымершего кореллианского паладора с глазами из керальских огнекристаллов. Хану она нравилась больше всего.

У Оканора алчно заблестели глаза, время от времени старик издавал еле слышные охи и ахи, но больше ничем не выдавал интереса. Когда Хан закончил, оценщик внимательно осмотрел каждый предмет, изучал, щурясь, сквозь лупу, ставил обратно на стол, брал следующий.

— Шамечательно, ай как шамечательно! — в конце концов сообщил он. — Так шлавно, што я намерен нарушить шобштвенное правило и шпрошить, хде, во имя Халактики, ты нашел вше это добро? В мушее? Ты ше шнаешь, мой малыдик, я не одобряю краш иш мушеев.

Хан замотал головой:

— Никаких музеев.

— Шаштная коллекшия? — Оканор выпятил губу. — Шынок, ты меня порашаешь! Наш гипотетишешкий коллекшионер обладает вкушом и вешма рашборшив. А вот в шем он рашборшив, молодой шеловек, так это в шредштвах. Шудя по шпишкам, а у меня хорошая память, так вот, шудя по шпишкам, пошти вше это украли ишшо до тебя.