Чайна Мьевилль - Нью-Кробюзон [Трилогия]

Беллис описала ему темный гористый остров, который видела на севере ранним утром предыдущего дня.

— Это был Северный Морин, — сказал Тиарфлай. — А сейчас где-то к северо-востоку от нас должен быть Кансир. Когда стемнеет, мы пришвартуемся к причалу острова Танцующей птицы.

Местонахождение и продвижение корабля было предметом постоянных разговоров между другими пассажирами, и Тиарфлай с любопытством посмотрел на Беллис, изумленный ее невежеством. Ее это мало трогало. Для нее было важно то, откуда она бежала, а не то, где она находилась или куда направлялась.

Остров Танцующей птицы появился на горизонте с заходом солнца. Его вулканические породы отливали кирпично-красным цветом и поднимались невысокими утесами, по форме напоминающими лопаточные кости. Захудалый рыбацкий порт Ке-Бансса приютился на склонах вокруг бухты. Беллис брала смертная тоска при мысли о сходе на берег — еще один отвратительный городишко, ставший заложником морской экономики.

Моряки, не получившие увольнительную, мрачно посматривали на пассажиров, спускающихся по трапу. Других кораблей из Нью-Кробюзона на пристани не было — Беллис некому было передать свое письмо. "И зачем мы зашли в эту дыру?" — спрашивала она себя.

Если не считать давней изнурительной экспедиции на пустошь Глаз Дракона, то дальше, чем сегодня, Беллис от Нью-Кробюзона никогда не удалялась. Она смотрела на маленькую толпу на пристани. Люди выглядели немолодыми и взволнованными. Ветер доносил слова на разных наречиях. В основном это были выкрики на соли, морском жаргоне — искусственном языке, составленном из тысяч диалектов канала Василиск, рагамоля и перрикиша.

Беллис увидела капитана Мизовича — он направлялся по крутым улочкам к зубчатому зданию нью-кробюзонского посольства.

— Вы не хотите в город? — спросил Иоганнес.

— Не испытываю никакой потребности в жирной пище и дешевых сувенирах, — ответила она. — Эти острова нагоняют на меня тоску.

По лицу Иоганнеса расползлась улыбка, словно он остался доволен ее словами. Он пожал плечами и поднял взгляд к небу.

— Дождик собирается, — сказал он, словно она задала ему его же вопрос, — а у меня много дел на борту.

— А зачем мы вообще зашли сюда? — спросила Беллис.

— Думаю, это какое-то правительственное поручение, — осторожно сказал Иоганнес. — Это наш последний крупный форпост. Дальше влияние Нью-Кробюзона становится… гораздо менее заметным. Вероятно, здесь приходится выполнять массу всевозможных формальностей. — Помолчав немного, он добавил: — К счастью, нас это не касается.

Они смотрели на неподвижный, темный океан.

— Вы видели кого-нибудь из заключенных? — внезапно спросил Иоганнес.

Беллис удивленно посмотрела на него.

— Нет. А вы?

Она насторожилась. Напоминание о мыслящем грузе на корабле выбило ее из колеи.

Когда время пришло и Беллис поняла, что ей придется оставить Нью-Кробюзон, ее охватили отчаяние и испуг. Она составляла планы, пребывая в тихой панике. Ей необходимо было уехать как можно дальше, и поскорее. Толстое море и Миршок располагались слишком близко. Она лихорадочно стала перебирать другие места — Шенкелл, Иоракетч, Неовадан, Теш. Но все они были либо слишком опасными, либо слишком далекими, либо слишком чужими, труднодостижимыми, пугающими. Ничто в них не заставило бы почувствовать Беллис, что она дома. И Беллис в ужасе поняла, что для нее слишком тяжело начать все заново, что она цепляется за Нью-Кробюзон, за то, что сделало ее такой, какова она есть.

Потом в голову пришла мысль о Нова-Эспериуме. Острая нехватка жителей. Вопросов никто задавать не будет. На полпути к краю света, маленький нарост цивилизации на неизвестной земле. Дом вдали от дома, колония Нью-Кробюзона. Куда более грубый, жесткий и отнюдь не изнеженный дом (колония была еще слишком молода и избытком добродушия не страдала), — но все же поселение, скопированное с ее родного города.

Беллис поняла, что если выберет этот пункт назначения, то Нью-Кробюзон, хотя она и спасается из него бегством, оплатит ее путешествие. К тому же для нее останется открыт канал связи — постоянные, пусть и нечастые, контакты с кораблями из дома. И тогда, вполне вероятно, в один прекрасный день она узнает, что риска больше нет и можно вернуться.

Но суда, отправлявшиеся в долгое и опасное путешествие из Железного залива по Вздувшемуся океану, непременно везли в Нова-Эспериум рабочую силу. А это означало, что в трюмы набивали заключенных — батраков, закабаленных, переделанных.

Беллис становилось нехорошо при одной мысли об этих мужчинах и женщинах, запертых внизу без света, а потому она о них не думала. Будь у нее возможность выбора, она бы держалась как можно дальше и от таких путешествий, и от таких грузов.

Беллис посмотрела на Иоганнеса, пытаясь прочесть его мысли.

— Должен признаться, — неуверенно сказал он, — меня удивляет, что мы их не слышим и не видим. Я полагал, что их будут выводить гораздо чаще.

Беллис ничего не сказала. Она ждала, когда Иоганнес сменит предмет разговора, чтобы она по-прежнему могла пытаться не думать о грузе внизу.

До нее доносился назойливый гвалт из портовых таверн Ке-Бансса.

Под смолой и металлом в сырых трюмах. Жрать и драться из-за еды. Запах дерьма, малафьи и крови. Визги и мордобой. И цепи, как камень, и повсюду шепоток.

— Вот беда, парень. — Голос был чуть хриплым от недосыпа, но сочувствие — искренним. — Как бы тебя за это не выпороли.

Перед решетками трюмной тюрьмы стоял юнга, скорбно глядя на черепки посуды и разлитую похлебку. Он накладывал поварешкой еду для заключенных, и его пальцы не удержали миску.

— Эти глиняные штуки вроде как железо, пока их не уронишь.

Человек за решеткой был таким же грязным и усталым, как и все остальные заключенные. На груди под его разорванной рубашкой виднелось вздутие — огромная опухоль, из которой торчали два длинных зловонных щупальца. Они безжизненно покачивались — два бесполезных жирных отростка. Как и большинство сосланных, он был переделанным, которому в наказание за что-то с помощью науки и магии придали новую форму.

— Это напоминает мне историю о том, как Раконог отправился на войну, — сказал человек. — Ты ее знаешь?

Юнга подобрал с пола грязные куски мяса и морковки и бросил их в бадью, потом посмотрел на говорившего.

Заключенный отошел назад, прислонился к стене.

— Как-то раз в начале времен Дариох выглядывает из своего шалаша и видит, что к лесу приближается армия. И чтоб мне сдохнуть, если это не рать Нетопырья пришла за своими метелками. Ты ведь знаешь, как Раконог отобрал у них метелки, а?

Юнге было лет пятнадцать — многовато для такой работы. Одежда на нем была не чище, чем на заключенных. Он смерил рассказчика с ног до головы взглядом и улыбнулся — да, он знает эту историю. Эта неожиданная перемена в нем была такой заметной и необычной, что создалось впечатление, будто он на несколько мгновений обрел новое тело. Теперь он казался сильным и самоуверенным, и, когда улыбка сошла с его лица и он вернулся к своей похлебке и мискам, что-то от этой развязности осталось.