Чайна Мьевилль - Нью-Кробюзон [Трилогия]

У Беллис потеплело на сердце, когда она увидела, что с потолка на шнурках свешиваются бумажные фонарики. В последний раз она видела такие в "Часах и петухе", что на Салакусских полях в Нью-Кробюзоне.

Тряхнув головой, она попыталась прогнать горькую тоску. Иоганнес поднимался из-за столика в углу, делая ей знаки рукой.

Какое-то время они сидели, не говоря ни слова, — Иоганнес, похоже, робел, а Беллис поняла, что негодует на него — почему он так долго не давал о себе знать. Однако подозревая, что она несправедлива к нему, Беллис погрузилась в молчание.

Она с удивлением обнаружила, что красное вино на столе — галаджи, торгового дома Предикус, урожая 1768 года. Она посмотрела на Иоганнеса широко распахнутыми глазами. Губы у нее были плотно сжаты, а потому казалось, что смотрит она неодобрительно.

— Я подумал, почему бы нам не отпраздновать, — сказал Иоганнес. — Я имею в виду, отпраздновать нашу встречу.

Вино было превосходным.

— Ну почему они предоставили меня… нас… самим себе? Выживи или сдохни? — спросила Беллис. Она без энтузиазма клевала поданное ей рыбное блюдо и горькую зелень, выращенную на палубах. — Я думала… я бы сказала, что это против здравого смысла — выхватить несколько сотен людей из привычной им жизни и бросить вот так на произвол судьбы…

— Нет, они не так сделали, — сказал Иоганнес. — Сколько пассажиров с "Терпсихории" вы видели? Сколько членов экипажа? Вы что, забыли все эти собеседования, все вопросы, что нам задавали по прибытии? Это были тесты, — тихо сказал он. — Они выясняли, от кого можно ждать неприятностей, от кого — нет. Если они обнаруживают, что от вас одни беспокойства или вы слишком привязаны к Нью-Кробюзону… — Он оборвал предложение.

— Что тогда? — спросила Беллис. — Поступают с тобой как с капитаном?..

— Нет-нет, — тут же сказал Иоганнес. — Я думаю, они… работают с вами, пытаются переубедить. Ну вот, вы, скажем, знаете о насильной вербовке. Во флоте Нью-Кробюзона много моряков, чей морской опыт ограничивается тем, что в ночь "вербовки" они пьянствовали в прибрежной таверне. Но тем не менее, оказавшись на корабле, они становятся моряками.

— На какое-то время, — сказала Беллис.

— Верно. Я же не говорю, что это в точности то же самое. Разница огромная: попав в Армаду, вы остаетесь здесь навсегда.

— Я это слышала уже тысячу раз, — медленно проговорила Беллис. — Но что вы скажете о флоте Армады? О креях внизу? Вы думаете, они тоже обречены оставаться здесь навсегда? Если бы так оно и было на самом деле, если бы никто отсюда не мог вырваться, то жить здесь могли бы только местные.

— По всей видимости, да, — сказал Иоганнес. — Городские пираты уходят в плавание на несколько месяцев, может, даже на год. Во время своих путешествий они заходят в другие порты, и наверняка кто-нибудь пользуется этим, чтобы сбежать. Уверен, в мире можно встретить немало бывших обитателей Армады… Но дело в том, что в команды набирают частично людей преданных, а частично — тех, кого будет не жалко, если они убегут. Они почти все уроженцы Армады, и редко кому из насильно завербованных удается получить разрешение. Нам с вами и надеяться нечего попасть на такое судно. Таким, как мы, суждено всю жизнь провести в городе… Но черт бы их драл, Беллис, вы только посмотрите, кого они набирают! Ну да, моряков, конечно, пиратов-"конкурентов", порой торговцев. Но вы что думаете, Армада захватывает все суда, с которыми сталкивается? На большинстве захваченных ими судов, как на "Терпсихории", перевозили рабов. Или же это были корабли с переделанными, которых везли в колонии. Или корабли-тюрьмы. Или корабли с военнопленными… Большинство переделанных с "Терпсихории" давно поняли, что они никогда не вернутся домой. Двадцать лет… боги милосердные, да это же пожизненный приговор, и им это известно. А тут им, пожалуйста, и работа, и деньги, и уважение … Неудивительно, что они соглашаются на это. Насколько мне известно, только семь переделанных с "Терпсихории" подвергаются обработке в связи с отказом, причем двое уже давно страдают слабоумием.

"А с каких это херов, — подумала Беллис, — ты вдруг стал так осведомлен, Джаббер тебя забери?"

— Что же касается таких, как мы с вами, — продолжал Иоганнес, — то все мы уже знали, что уезжаем из дома, из Нью-Кробюзона, никак не меньше чем на пять лет, а то и больше. Вы посмотрите, что за разнородная компания была у нас на корабле. Думаю, лишь немногие пассажиры были неразрывно связаны с городом. Конечно, прибывая сюда, люди чувствуют неустроенность, удивление, замешательство, испуг. Но они понимают, что это не конец. Разве это не "новая жизнь", которую обещают колонистам Нова-Эспериума? Разве не этого искало большинство из нас?

"Может быть, и большинство, — подумала Беллис, — но не все. И если, прежде чем дать нам здесь полную свободу, местные власти захотят убедиться, что мы тут пообвыклись и смирились, то, боги знают — я знаю, — они ведь могут ошибиться в своих оценках".

— Вряд ли они настолько наивны, что оставят нас тут без присмотра. Я удивлюсь, если они не ведут за нами пристального наблюдения и не отмечают все наши действия. Но что мы можем поделать? Это целый город, а мы в нем никто… Серьезной проблемой для них может стать только команда. Многих ждут семьи. Есть такие, кто, скорее всего, никогда не согласится признать Армаду своим новым домом.

"Только команда?" — подумала Беллис, ощущая горечь в горле.

— И что же с ними будет? То же, что и с капитаном? — сказала она глухим голосом. — Или с Камбершамом?

Иоганнес вздрогнул.

— Мне… мне сказали, что это только капитан и его первые помощники на всех кораблях, что им попадаются… Потому что этим приходится терять слишком многое и они особенно привязаны к своему родному порту…

В выражении его лица было что-то заискивающее и извиняющееся. Беллис с нарастающим раздражением осознавала, что она одна.

Она пришла сегодня сюда, рассчитывая, что ей удастся поговорить с Иоганнесом о Нью-Кробюзоне, что он разделит с ней ее тоску, что она сможет дотронуться до своих кровоточащих ран и поговорить о людях и улицах, которых ей так не хватает. А может быть, думала она, они смогут коснуться того, что все эти недели не давало ей покоя: побега.

Но Иоганнес понемногу привыкал к новым обстоятельствам. Говорил он совершенно ровным голосом, словно сообщал о вещах, которые его не касаются. Он старался прийти к соглашению с городскими властями. Он что-то нашел для себя в Армаде и даже был готов признать ее своим домом.

"Как у них это получилось? — подумала Беллис. — Чем он занимается?"

Последовало холодное молчание, потом она спросила:

— А как другие — вы что-нибудь о них знаете?

— Печальное известие — одним из тех, кто не выдержал испытания в первые дни, был Моллификат, — сказал Иоганнес, и на его лице появилась искренняя печаль.