Чайна Мьевилль - Нью-Кробюзон [Трилогия]

— Ну, пошли.

Переход от Машинного берега до поселка на склоне горы был настоящим кошмаром. Когда все осталось позади и Беллис вспоминала об этом переходе несколько дней или недель спустя, ей казалось, что сделать из тех событий нечто связное невозможно. В ее воспоминаниях не было ощущения времени, ничего, кроме отдельных образов, соединенных в какое-то подобие сна.

Жара стоит такая, что воздух вокруг Беллис свертывается, закупоривает ее поры, глаза, уши; она ощущает густой запах гниения и живицы, насекомых великое множество, они жалят и снуют в воздухе. Беллис вручили кремневое ружье, и она ( это помнилось хорошо ) держит его на расстоянии от себя, словно оружие воняет.

Она идет в толпе, плетется вместе с другими пассажирами — время от времени в волнении перед ней то щетинятся, то складываются шипы на спинах хотчи, извиваются головоноги хепри в окружении тех, чья физиология обеспечивает им безопасность, — кактов и струподелов. Они тащат за собой свиней и овец. В одной группе — бескровные, в другой — существа с кровью столь чувствительной, что она защищает их. Они вооружены пистолетами и дискометами. Единственный охранник из числа людей — Утер Доул. В каждой руке у него оружие, и Беллис готова поклясться, что всякий раз, когда она смотрит на него, набор оружия в его руках меняется: нож и нож, пистолет и нож, пистолет и пистолет.

Она смотрит вперед, а там, вдали от берега, — поросшие виноградником скалы, поляны, склоны с густыми зарослями, озера, наполненные тягучей, как сопли, жидкостью. Раздаются какие-то звуки. В листве какие-то движения, поначалу вовсе не угрожающие. Но потом ужасные вопли, источник которых определить невозможно.

Этот звук окружает их со всех сторон.

Беллис и ее спутники натыкаются друг на друга, став от страха неуклюжими, они выбиваются из сил, они взмокли от пота на этой жаре, пытаются смотреть во все стороны одновременно, заметить первые признаки движения, какие-то силуэты, мелькающие в кронах деревьев, словно сталкивающиеся пылинки, которые все время ближе и ближе: неустойчивая смесь хаотического движения и злобных намерений.

И наконец первая из самок анофелесов выскакивает из-под прикрытия деревьев и бежит.

Она похожа на женщину, согнувшуюся пополам, а потом еще раз, в противоречии с законами природы, перекошенную, закрученную узлом так, что это вызывает недоумение. Ее шея сильно вывернута, длинные костлявые плечи отведены назад, кожа мертвенно-бледная, огромные глаза широко распахнуты, тело исхудало донельзя, груди — пустые кожистые мешки, распростертые руки — как сплетения проводов. Ноги ее безумно мельтешат на бегу, и наконец она падает вперед, но не ударяется о землю, а продолжает вплотную к ней двигаться в сторону высадившихся, неуклюже и кровожадно размахивая руками и ногами, и тут (боги, Джаббер и трах небесный) у нее раскрываются крылья за спиной, принимая на себя ее вес, это гигантские комариные крылья, перламутровые лопасти дрожат, приходят в движение и издают высокий дребезжащий звук, вибрируют с такой скоростью, что пропадают из виду, и эта жуткая женщина, кажется, устремляется на них под полосой мутноватого воздуха.

То, что произошло потом, снова и снова возвращалось к Беллис в воспоминаниях и снах.

Комариха с голодным взглядом широко раскрывает рот, разбрызгивает слюну, губы ее растягиваются, обнажая беззубые десны. Она издает рыгающий звук, и изо рта зловеще появляется нечто тонкое, колющее. Это слюнявый хоботок, он высовывается примерно на фут.

Он выдвигается по-животному, как блевотина, но в нем безошибочно чувствуется что-то тревожно-сексуальное. Он возникает непонятно откуда: голова и горло женщины слишком малы, чтобы его вместить. Она несется к ним на поющих крыльях, а за ней из зарослей появляются другие.

Воспоминания были туманными. Беллис хорошо помнила жару и все, что она видела, но каждый раз, возвращаясь туда мысленно, она поражалась живости образов. Экспедиция почти разбегается от внезапного ужаса, раздаются хаотические неприцельные выстрелы (Доул сердито кричит: прекратить огонь).

Беллис видит первых комарих — те облетают кактов, не испытывая к ним ни малейшего интереса. Они летят к охранникам струподелам, опускаются на них (коренастые струподелы почти не чувствуют веса худосочных крылатых женщин) и с тупым упорством тычутся в них своими хоботками, пытаясь пробить защитные струпья. Беллис слышит, как в панике рвутся с поводков свиньи и овцы, как они несутся, оставляя за собой след из навоза и пыли.

Теперь здесь с десяток комарих (так много и так быстро), и, увидев бегущих животных, они тут же устремляются за этой, более легкой добычей. Они поднимаются на тонких крыльях, наклоняют головы, их руки и ноги болтаются в воздухе, как марионетки, подвешенные к удлиненным лопаткам, слюнявые темные хоботки по-прежнему торчат изо ртов. Женщины спускаются к обезумевшим животным, без труда ловят их, полухаотическими движениями преграждая им путь, раскидывают руки, широко расставляют пальцы, хватают животных за шкуру и шерсть. Беллис смотрит (она помнила, как неловко отступала, спотыкаясь о ноги тех, кто был вокруг нее, но держалась прямо, пораженная страхом) в ужасе, словно загипнотизированная, как первые самки анофелесов начинают трапезу.

Комариха усаживается на огромного хряка, опускается на него сверху, обнимает всеми конечностями, как любимую игрушку. Голова ее откидывается назад, и длинный хоботок выдвигается еще на несколько дюймов, прямой, как стрела арбалета. Потом она резко выдвигает голову вперед, ее открытый рот растягивается, хоботок вонзается в тело животного.

Свинья визжит и визжит. Беллис все еще наблюдает (ноги уносят ее подальше от этого зрелища, но глаза не могут от него оторваться) . Ноги свиньи подкашиваются, шкура ее пробита — шесть, десять, двенадцать дюймов хитинового стержня легко преодолевают сопротивление шкуры и проникают в самые глубины, где циркулируют потоки крови. Комариха садится верхом на упавшее животное и вгрызается в него своим ртом, все глубже вдавливая хоботок. Тело ее напрягается (каждый мускул, каждое сухожилие, каждая вена видны под сморщенной кожей), она начинает сосать.

Еще несколько секунд свинья визжит. Потом визг стихает.

Свинья на глазах становится все тоньше.

Беллис видит, как она съеживается.

Свиная шкура спазматически дергается и начинает собираться мешком. Крохотные струйки крови вытекают оттуда, где рот анофелеса неплотно примыкает к свиной шкуре. Беллис смотрит с недоумением, но это не игра ее воображения — свинья съеживается. Ноги ее дергаются в судорожном ужасе, а потом, по мере того как иссушаются конечности, начинается дрожь умирающих нервов. Ее жировые отложения сжимаются по мере того, как опорожняются, теряют соки внутренности. И вот уже шкура свиньи натягивается на уменьшающееся тело, на ней образуются складки. Цвет покидает ее.