Чайна Мьевилль - Нью-Кробюзон [Трилогия]

Иуда моргает. Разумеется, человек столь рискованной профессии, да еще и такой состоятельный, не может обойтись без защиты. Он не полагается на ведунов игорного заведения, вынюхивающих незаконное колдовство. У него свой демон-защитник. Выиграв столько, сколько хотел, Стань-Первым поднимается из-за стола и подходит к бару, где угощает выпивкой всех желающих и рассказывает истории о своих карточных поединках, о местах, в которых побывал, и о том, как новая дорога привела его назад, в Нью-Кробюзон.

"Он перематывает дорогу обратно, — думает Иуда. — Отсчитывает назад милю за милей, точно карты".

— Сэр, я хочу пойти с вами.

Стань-Первым добродушно хохочет над угрюмым, покрытым синяками юношей вдвое моложе его самого. Игрока не надо долго уговаривать: ему лестно иметь собственного лакея. Он одевает Иуду в соответствующий костюм и учит ездить на муле, которого покупает специально для него.

— Теперь ты мой пленник, — говорит игрок.

По заросшей полынью и вереском степи они переезжают из одного придорожного городка в другой, время от времени выходя к дороге и ее строителям. Рельсы меняют ландшафт: деревья становятся реже, звери — пугливее.

Иуда больше не делает големов, разве что оставаясь в одиночестве. В пути Стань-Первым — сама любезность и красноречие, но стоит им прибыть в город, где есть возможность сыграть, как он начинает изображать хозяина, заставляет Иуду стоять за его стулом во время игры и подавать носовые платки и конфеты. Иуда — такая же часть его облика, как бархатный пиджак.

Игроки все время одни и те же. Иуда уже знает их манеру игры. Какт Корявая Шея — угрюмый грубиян, которого терпят лишь потому, что он играет хуже, чем думает сам. Красотка Роза услаждает взор и слух. А есть еще Жакар Казаан, и О’Кингхерст, и водяной Шечестер, и другие, и у каждого — своя излюбленная игра. У Стань-Первым есть демон, но и другие защищены — при помощи заклинаний, духов-хранителей или прирученных элементалей воздуха, обитающих в волосах. На глазах у Иуды шулеров и плохих игроков отстреливают и забивают до смерти.

Однажды ночью Стань-Первым проигрывает больше денег, чем Иуда видел в своей жизни, а два дня спустя отыгрывается, возвращая все с лихвой. На кон ставится что угодно: любовь, оружие, набальзамированные экзотические существа, но чаще всего — деньги. Иуда зажиливает пару монет, когда может. Он уверен, что хозяин знает об этом.

В степи Иуда также обязан сожительствовать с хозяином. Он не возражает: ему все равно, с кем быть, с мужчиной или с женщиной. В своей душе он находит самородок сострадания и чувствует, как тот растет. Это зародыш некоей благодати.

В сутках пути от железной дороги они слышат весть о приближении игроков из Мару’ахма. Все взволнованы.

— Я игрок по жизни, — говорит в ту ночь Стань-Первым. — Нет такого вида или стиля игры, с которым я не сталкивался: я играл с простыми людьми, с нумерологами, гадающими по числам, с выпускниками академий, где учат искусству повышения ставок. И всегда выигрывал больше, чем проигрывал, иначе меня здесь не было бы. Но Мару’ахм… Я был там однажды, давно, и вот что я тебе скажу: Мару’ахм — рай для игрока, и если меня посчитают достойным, я попаду туда после смерти.

Мару’ахм, где казино и власть слились воедино.

— Понятное дело, там всё для тех, кто любит рулетку, да детские картишки и кости, но и настоящих картежников тоже не обижают. Десять лет назад, в тысяча семьсот семидесятом, я играл там так, словно сама Фортуна в меня влюбилась. Я все поставил на кон: и коня, и пистолеты, и жизнь — и все равно продолжал выигрывать. А потом пошли ставки, какие только в Мару’ахме принимают: я выигрываю закон за законом, играю в гранд-бридж и черную семерку, пока весь королевский парламент в полном составе не является в казино — а дело уж ночью было, — и тут я ставлю на большой закон о собственности, сажусь против одного шустрого в картах королевского сенатора и наконец проигрываю , но замечаю, как он вытаскивает из рукава припрятанные карты и ими отыгрывает все законы назад, и тогда я вызываю его на дуэль, — я, конечно, не великий боец, но обидно было, — и вот мы стреляемся, с десяти шагов с поворотом, весь город сбегается поглядеть, болеют в основном за меня, уж мой-то закон о собственности им был бы на руку. До сего дня я уверен, что сенатора убил кто-то из них, а не моя пуля. Я-то никогда хорошим стрелком не был.

И он улыбается.

Нет игроков лучше мару’ахмцев, а они всегда и везде играют по своим правилам. Все, кто хочет играть с ними, собираются в условленном месте. На этот раз встреча назначена в крохотном городке у слияния рек, в сутках пути от железной дороги. Горожане шокированы при виде такого количества распутников на своих улицах: хорошо одетые мужчины и женщины с изукрашенными орудиями смерти заполняют таверны. Они привозят с собой иностранные вина, которые сначала продают хозяевам заведений, а потом покупают у них назад; они растлевают местную молодежь.

Настала зима. Выпал снег. До Иуды доходит слух о том, что строители дороги сели и не движутся — ждут погоды. Он чувствует, как что-то грызет его изнутри. Дорога — как фраза, написанная на земле, и он должен расшифровать ее, но не может.

Что-то необычное прорывает тяжелые снежные облака. Это игроки Мару’ахма летят на диковинном корабле-змее, настоящей живой твари, вертлявой, пернатой, с брюхом, отливающим перламутром. Приземлившись, существо мигает своими глазами-фарами и изрыгает пассажиров на землю. На них отделанные нефритом и опалами комбинезоны, а в руках — карты; пришельцев возглавляет принцесса. До жути наигранно она воздевает руки и с сильным акцентом кричит на рагамоле:

— Давайте играть!

Местные жители устраивают сельский праздник с танцами, но развлечение выходит топорным и неуместным. Повсюду гремят кости и круглые фигуры шатаранга — в четком, как стук колес, ритме. Мягко шелестят карты.

Стань-Первым садится за стол с одним неторопливым ребисом, картежником-гермафродитом из Мару’ахма, который не спеша обыгрывает его сначала в баккара, потом в зубастый безик и покер. Щелчком пальцев хозяин приказывает Иуде принести горячий шербет, но его бравада вульгарна. Он-она только улыбается.

Распечатана колода семиугольных карт, и начинается неведомая Иуде игра. Партнеры переворачивают карты, некоторые из них отбрасывают, из других крест-накрест выкладывают на столе цепочки.

Другие игроки появляются и исчезают, делают ставки по какой-то туманной системе, проигрывают, а банк все растет, и только Стань-Первым с гермафродитом сидят за столом неизменно.

Каждая ставка причиняет хозяину Иуды физическую боль. Собирается толпа. Одним поворотом карты мару’ахмский игрок выигрывает жизнь сторожевого демона своего противника, и дух появляется в облике крошечной обезьянки. Обзывая Стань-Первым всякими дурными словами, она вцепляется ему в лацканы пиджака, и те дымятся, но обезьянка лопается, оставив после себя лишь кучку сажи. Стань-Первым приободряется и выигрывает горсть часовых камней, но в следующем раунде он-она берет тройную взятку, и игроку остается только охать. С каждым проигрышем он словно истончается. Все труднее становится угадать, что у него на уме.