Уильям Гибсон - Машина Различий

– Ну… она член сосет.

– А, вот ты про что.

Прежде Мэллори воспринимал это выражение исключительно как гиперболический элемент обсценной идиоматики. Возможность физической его реализации, более того – возможность стать объектом такой реализации, ошеломляла. Он подергал себя за бороду.

– А… И сколько это будет стоить?

– Для некоторых я бы не сделала так ни за что, ни за какие деньги, – заверила его Хетти, – но ты другое дело, ты мне нравишься.

– Сколько?

Хетти на мгновение задумалась.

– Как насчет десяти шиллингов? А десять шиллингов – это полфунта.

– Нет, что-то не хочется.

– Ладно, пять шиллингов, только ты там не кончай. И чтобы точно, под честное слово, я это совершенно серьезно.

Намек, содержавшийся в этих словах, – да какой там намек, их смысл , – вызвал у Мэллори дрожь блаженного отвращения.

– Нет, я что-то не расположен. – Он начал одеваться.

– Но еще-то ты придешь? Когда ты придешь?

– Скоро.

Хетти вздохнула, ничуть не сомневаясь, что он лжет.

– Иди, раз уж тебе надо. Но послушай, Недди, я же тебе нравлюсь. Я не помню как там тебя звать по-настоящему, но точно помню, что видела твой портрет в газете. Ты – знаменитый ученый, и у тебя уйма денег. Правда ведь, да?

Мэллори промолчал.

– Девушки в Лондоне бывают разные, – торопливо продолжила Хетти, – и такой мужик, как ты, может крупно влипнуть. А с Хетти Эдвардес ты в полной безопасности, потому что я имею дело только с джентльменами и не болтаю лишнего.

– Я в этом ничуть не сомневаюсь. – Мэллори торопливо застегивал брюки.

– По вторникам и четвергам я танцую в театре “Пантаскопик”, это на Хеймаркете. Ты придешь на меня посмотреть?

– Если буду в Лондоне.

С чем он и ушел. Пробираясь наощупь по темной, хоть глаз выколи, лестнице, он до крови ободрал голень о педаль прикованного к перилам велосипеда.

Небо над “Оленем” не походило ни на что из прежнего опыта Мэллори, и все же он его узнал. Такое небо не раз вставало перед его внутренним взором – плоский, низко нависший купол, в край наполненный гремучей смесью пыли и отвратительных испарений, вернейший предвестник катастрофы.

По тусклому пятнышку поднявшегося над крышами солнца он определил, что уже около восьми утра. Рассвет наступил, но не принес с собой дня. Вот такое же точно небо видел сухопутный левиафан после громового удара Великой Кометы. Для чешуйчатых исполинов, вся жизнь которых состояла в наполнении непомерно огромных желудков, для несметных орд, беспрестанно перемещавшихся по фантастически изобильным джунглям в тщетной надежде утолить свой неутолимый голод, это небо было небом Армагеддона. Полыхали пожары, мезозойскую Землю хлестали ураганы, бушующая атмосфера насытилась кометной пылью и дымом, планету окутал мрак. Гибли лишенные солнечного света растения, а вслед за ними и могучие динозавры, жестко адаптированные к рухнувшему, безвозвратно ушедшему в прошлое миру. Но в наступившем Хаосе еще активнее заработали механизмы эволюции, прошло какое-то время, и опустошенную Землю заселили новые, странные и неожиданные существа.

Мэллори тащился по Флауэр-энд-Дин-стрит, поминутно кашляя и вытирая глаза. Масштабы бедствия вызывали благоговейный трепет. По мостовой лениво перекатывались огромные клубы желтого, до рези в глазах едкого тумана, видимость ограничивалась тремя десятками футов.

Скорее по удаче, чем по намерению, он вышел на Коммершел-стрит, в нормальные времена – самую оживленную улицу Уайтчепела. Теперь же она напоминала поле недавней битвы: густо усыпанный битым стеклом асфальт, и – ни души.

Мэллори прошел квартал, другой. Ни одной целой витрины. Судя по всему, булыжники, выковырянные на боковых улицах, летели направо и налево, как метеоритный дождь. По ближайшей бакалейной лавке будто прошелся ураган, оставив на тротуаре грязные сугробы муки и сахара. Мэллори пробирался среди взлохмаченных кочанов капусты, раздавленных слив, расплющенных жестянок с консервированными персиками и в хлам разбитых копченых окороков. Сырая, густо рассыпанная мука сохранила самые разнообразные следы: вот грубые мужские башмаки, вот босые детские ноги, а здесь прошлись изящные женские туфельки, и рядом – смутная бороздка, кринолин зацепил за землю.

Из тумана возникли четыре размытые фигуры, трое мужчин и женщина, – все прилично одетые, все в масках.

Заметив Мэллори, встречные разом перешли на другую сторону улицы. Двигались они неторопливым, прогулочным шагом и о чем-то вполголоса переговаривались.

Под ногами Мэллори ритмично похрустывало битое стекло. “Мужской конфекцион Мейера”, “Галантерея Петерсона”, “Парижская пневматическая прачечная Лагранжа” – везде разбитые витрины и сорванные с петель двери. Фасады лавок подверглись массированной бомбардировке булыжниками, кирпичами и сырыми яйцами.

Теперь из тумана возникла более сплоченная группа. Мужчины и подростки, у некоторых – нагруженные тележки, хотя никто из них не похож на уличного торговца. С лицами, закрытыми масками, эти люди казались усталыми, чуть смущенными и печальными, словно только что похоронили любимую тетю. Около разграбленной сапожной мастерской они остановились и начали с вялым энтузиазмом стервятников подбирать разбросанную по мостовой обувь.

Мэллори ругал себя последними словами. Пока он предавался бездумному распутству, Лондон превратился в средоточие анархии. Ему сейчас следовало быть дома, в мирном Сассексе, в кругу своей семьи. Вместе с братьями и сестрами готовиться к свадьбе Маделайн, дышать чистым деревенским воздухом, есть здоровую домашнюю пищу, пить домашнее пиво. Внезапно его охватил острый приступ тоски по дому, он спросил себя, какая дикая смесь похоти, амбиций и обстоятельств забросила его в этот жуткий, насквозь прогнивший город. Он задумался, что делают сейчас его домашние. Сейчас. А который сейчас час?

И тут он вспомнил о часах Маделайн. Подарок сестре на свадьбу лежал в сейфе Дворца палеонтологии. Красивые часы, купленные для милой Маделайн, находились и близко, и почти вне досягаемости. До Дворца – семь миль. Семь миль бурлящего хаоса.

Но должен же быть какой-то путь назад, какой-то способ преодолеть это расстояние. Мэллори задумался, ходят ли хоть какие-нибудь городские поезда или паробусы. А может, удастся поймать кэб? Да нет, лошади бы задохнулись в этом гнилом тумане. Придется идти на своих двоих. Все говорило, что попытка пересечь Лондон – дикая глупость, что было бы гораздо умнее крысой забиться в какой-нибудь тихий подвал, сидеть там и дрожать в надежде, что катастрофа пройдет стороной. И все же Мэллори обнаружил, что плечи его расправляются, а ноги сами собой стремятся вперед. Даже пульсирующая боль в дотла выжженной голове начала успокаиваться. Ведь это так важно – поставить перед собой конкретную цель. Назад во Дворец. Назад к нормальной жизни.