Ханну Райяниеми - Квантовый вор. Рассказы.

— Как ты думаешь, они последуют за нами? — спрашивает Зинда.

— Чего ради? У них теперь есть собственная Вселенная, — говорит Миели. На ее губах снова появляется непрошеная улыбка. — Кроме того, мне кажется, они будут слишком заняты.

Она поднимается и протягивает руку Зинде.

— Пойдем, — зовет она. — Я хочу полетать.

Архонт счастлив.

Он уже довольно давно охраняет тюрьму «Дилемма», но бесконечные сочетания сотрудничества и предательства всегда выявляют новые оттенки ароматов. Недавно у него появилось очередное увлечение — он ищет конструкцию тюрьмы, которую можно было бы соорудить из вспышек выстрелов заключенных. Для поисков идеального варианта потребуется всего несколько субъективных тысячелетий.

Поэтому далекие войны Основателей не привлекают внимания архонта, и когда с Сатурна налетает поток радиации, он просто изменяет систему коррекции ошибок в компьютрониуме тюрьмы, чтобы его скомпенсировать. Обращать внимание на внутреннее воздействие элементарных частиц означало бы следовать учению о квантовом загрязнении.

Внутри тюрьмы великое множество стеклянных камер, и в одной из них сидит человек и читает книгу, вернее, пытается это делать. Его тело наполнено страхом перед очередными играми с оружием. Его разум перебирает воспоминания о мальчике в пустыне, о сделанном им выборе, о дорогах, по которым он не пошел. Это те самые мысли, что посещают человека в тюрьме, где ничего никогда не меняется.

Вдруг на пустую страницу книги падает солнечный свет, слепящий глаза. Мужчина достает из кармана голубые солнцезащитные очки, надевает их и поднимает голову.

Перед ним яркий белый проем открытой двери.

Он откладывает книгу, встает и выходит, насвистывая на ходу. Он удивлен, но не очень сильно. Ведь, в конце концов, всегда должен быть выход.

Странствие было долгим, и я не начал бы его, если бы не два человека: Саймон Спэнтон из Gollancz и мой агент Джон Джеррольд. Я очень благодарен им за доверие, советы и дружескую поддержку на протяжении всего пути. Я предвкушаю и другие путешествия вместе с ними, в новые земли, за пределы цикла о квантовом воре.

Глубокую искреннюю благодарность я также приношу:

Всем читателям, кто решился последовать за мной и не отступил от своих намерений, — вас оказалось больше, чем я мог себе представить!

Всем тем, кто читал и комментировал наброски для этой книги, — это Сэм Холлидей, Марк Хардинг, Эса Хилли, Лори Ловен, Кэтрин Миронук, Рэймз Наам, Фил Рейнес, Брэд Темплтон, Стюарт Уоллес, а также друзья-писатели Холстед М. Бернард, Мораг Эдвард, Эндрю Фергюсон, Брэм Гиебен, Гэвин Инглис, Хелен Джексон, Джейн Макки, Эндрю Уилсон и Кирсти Уишарт. Еще хочу поблагодарить Антти Аутио за то, что он не только помогал мне с переводами, но и задавал правильные вопросы.

Спасибо Хыо Хэнкоку, Мартину Пэйджу и Чарли Строссу за воодушевляющие и творческие мысли, высказанные за чашкой эспрессо.

И моим приятелям-студентам из GSP-13 Университета сингулярности за внесение в процесс написания книги дополнительной таинственности — в особенности великолепной команде «Наноспираль»: Карине, Джеффри и Кэт.

И — к сожалению, покинувшему нас, — Йену Бэнксу, за то, что показал дорогу мне и целому поколению писателей.

Моим родителям, продолжающим демонстрировать мне, что значит истинная отвага.

И, наконец, Зузане, пришедшей в мою жизнь в один из вечеров Хэллоуина пять лет назад, когда были написаны последние слова «Квантового вора», и изменившей ее.

Ханну Райаниеми,

Эдинбург, 2008-2014.

Поезд прибывает в Космоград на заре.

Маглев замирает плавно, не издав ни звука, и монотонный женский голос сообщает мне, что это конец пути. Я встаю, ощущая легкую клаустрофобию — за три часа моей кожи не коснулся даже легкий ветерок, — и решимость выйти наружу. Хватаю багаж, иду на выход, передо мной беззвучно расходятся двери.

Станция пуста. Ее стены и моя память замараны граффити, хрустальный потолок терминала пошел трещинами и потемнел. С отвращением продолжаю путь, иду быстрым шагом, и родные узкие переулки Рабочего квартала ласкают мой взор. Осенние листья устлали тротуары и шуршат под ногами.

Не останавливаюсь, пока не дохожу до Космопарка. На рассвете земля красна и желта, а воздух чист и сладок в легких. Нахожу скамейку и какое-то время спокойно сижу, вдыхая теплое чувство безопасности и родного дома. Закрыв глаза, внимаю просыпающемуся городу. Я слышу его пульс: хлопает на ветру белье на веревке за семь кварталов отсюда, басовито бормочет кофеварка в конторе на окраине, чертыхается мальчишка-почтальон, поскользнувшийся на куче мокрых листьев на проспекте Сахарова, тяжко вздыхают, пробуждаясь от сна, мужчины и женщины. Так мало голосов. Слишком мало.

Стряхнув меланхолию, поднимаюсь на ноги. Утро благоприятствует полету, и я взмываю в облачное рассветное небо, никуда не торопясь, на скорости сто метров в секунду. Ни к чему жечь гражданскую одежду, не выдерживающую трения о воздух. У меня же отпуск.

Я всегда считал Космоград своим домом. Подо мной из центра города тянутся к небу бетонные гиганты высотой в полмили, подобные ребрам огромного древнего зверя, мертвого титана ушедших эпох, сожранного падальщиками. Тени зданий в утреннем свете похожи на длинные пальцы скелета. Окидываю взглядом исполинский стальной остов Космического Центра, расколотый фасад дамбы, правильные прямоугольники колхозных полей. Будто смотрюсь в родное лицо товарища, друга, покрытое шрамами, искаженное болью, постаревшее раньше времени.

Меня, разумеется, годы не коснулись. И Космоград — это не настоящий мой дом. Свой дом я вижу каждую ночь, когда смотрю на звезды. Увидеть его непросто даже мне с моим усиленным зрением: начать с того, что два миллиона парсек — слишком долгий путь для света, да и сфера Дайсона из странной материи — не самый яркий объект вселенной. Я побывал внутри нее всего один раз и пробыл там долю секунды; прозрачные спирали и метавшиеся меж них колоссальные формы показались мне чуждыми.

Наверное, надо было остаться.

Я думаю о мертвых мечтах и ощущаю холод, не имеющий ничего общего с температурой.

Остаток утра я кружу над городом — неспешно посещаю места, которые возвращают мне память. В старину времени у меня не было: по меньшей мере раз в пять минут я падал камнем — красная молния, — чтобы вызволить трактор, застрявший на поле в грязи, помешать заговору капиталистов или по-быстрому сразиться с каким-нибудь западным суперменом, возжелавшим помериться силами с Космоградским Чудом. Я еле выкраивал минуты на обед и послеполуденную чашку чая с Надей. А теперь здесь царит покой — и то хорошо. Покой, старость, гибель.