Джефф Нун - Вирт [litres]

Она крепко схватила меня за руку, пытаясь тащить меня за собой. Но я уже основательно пустил здесь корни, работая в Вирте так, словно в нем я родился.

– Ты знаешь правду, Дез. Главное – верь. И все время думай обо мне.

Отец открыл глаза – кроваво-красные в голубом небе Наслажденьевилла.

– Скриббл!!!!!

ТАК. ВСЕ ГОТОВО… ПРЕКРАСНО, СЭР.

– Давай!

И дездемону унесло прочь, прикосновение ее пальцев, дар ее глаз, падая, падая в глаза отца, туда, где я видел мельком качающиеся ветки и луну над озером, в парке, где мир – красивое место и дождь ласкает…

Я вытащил изо рта Изысканное Желтое, но оставил серебряное. Все пласты уносило, пока не осталась одна темнота.

Я ПОЛАГАЮ, НАМ СЕЙЧАС СЛЕДУЕТ КОЕ-ЧТО ПРЕДПРИНЯТЬ ОТНОСИТЕЛЬНО ВАС?

– Я тоже так думаю, – сказал я.

Развернулось меню.

1. ГОЛУБОЙ.

2. ЧЕРНЫЙ.

3. РОЗОВЫЙ.

4. СЕРЕБРЯНЫЙ.

5. ЖИЗНЬ.

6. КОТ.

7. ЖЕЛТЫЙ.

8. ХОБАРТ.

ПОЖАЛУЙСТА, ВЫБЕРИТЕ ВАШУ ДВЕРЬ. ТО ЕСТЬ НЕ ТО ЧТОБЫ У ВАС ЕСТЬ ВЫБОР…

– Номер шесть… Генерал.

Падаю…

Генерал Нюхач сидел у себя за столом, выравнивая три дорожки порошка Душителя.

– Очень мне все это надо.

Я ничего не сказал. Дверь Кота Игруна была прямо за ним.

– У меня теперь неприятности с Мисс Хобарт. – Он сделал паузу между понюшками. – Она требует объяснений, вы понимаете? Она хочет полный отчет. Это огромная работа, и все из-за вас! Она тогда чуть не проснулась. А вы знаете, каковы будут последствия несвоевременного пробуждения Мисс Хобарт? Знаете? Что будет, если она проснется и перестанет грезить? Нет, это немыслимо. Мы все лишимся работы. Включая и вас, мистер Скриббл…

Он взглянул на меня.

– Сэр… вы плачете…?

Я не знал, плачу я или нет. Я знал только то, что спина у меня жутко болела. Я вдруг почувствовал слабость, и комната поплыла перед глазами.

– Послушайте… что я могу… – Генерал Нюхач поднялся из-за стола и протянул мне бумажную салфетку. Не знаю уж, как я выглядел, но Генерал даже забыл о своем порошке и подошел ко мне. – Господи, там у вас на спине… столько порезов… дайте я…

– Все в порядке, Генерал. Я хотел бы увидеть Кота.

– Сию секунду, сэр.

Я начал отрубаться.

Но дверь в офис уже открылась.

И Кот Игрун уже ждал меня.

Карта дурака приколота к стене, прямо напротив меня. Серебряное перо заняло свое место в шкафчике Кота.

В этой комнате – тысячи вещей, и я просто одна из них; живу среди предметов и подарков. Пишу все это на стареньком текстовом процессоре; безнадежная перекачка за какое-то безмазовое перо.

Кот сидит в своем кресле, попивая вино – трудится над выпуском на следующую неделю. Он любит писать древней ручкой с чернилами; будущее вместе с прошлым.

Мне теперь сорок один. Но чувствую я себя лет этак на двадцать пять. Выгляжу на столько же. Существование в Вирте действительно замедляет старение. Бог его знает, сколько лет Коту Игруну. Он выглядит не по возрасту, где-то на пятьдесят. На моложавые пятьдесят.

Двадцать лет.

Минуло двадцать лет с того дня, как Мэнди впервые вышла из того круглосуточного «Вирта на любой вкус». Сохранились ли там у них подобные заведения? Я не привязан к той жизни. Реальной жизни. Разумеется, Кот время от времени кое-что мне рассказывает. Всякие истории. Например, о том, как Дез и Твинкль снимают где-то дом. С ребенком. Все правильно. Дез была беременна, когда она выбралась из Желтого. Беременна пять часов. Кот Игрун утверждает, что это – мой ребенок, зачатый между Виртом и реалом; что Дездемона была внутри Синдерс, когда мы занимались любовью, не предохраняясь, на Католической постели. Я не знаю, возможно ли такое. Я не знаю, что возможно, а что нет. Кот утверждает, что такое случилось впервые: обрюхатить одну женщину, пока занимаешься любовью с другой. Он считает, что получилось очень даже неплохо – для чувака, который всегда был слишком хорош с женщинами в постели.

Я не знаю.

Дас Убердог теперь постарел, как стареют песиголовцы; он очень поднялся в музыкальной индустрии, сотрудничая с Динго Клыком. Бриджит, похоже, исчезла совсем. Кот не смог разыскать никаких следов. Она где-то там, ждет своего часа. Синдерс и Барни разошлись. Я не знаю, где теперь повар. Синдерс слишком стара, чтобы играть в порноперьях, так что я ее не видел уже давно. Возможно, я должен выяснить, где она, чем занимается. Кот несколько раз брал меня с собой вниз, через дверь номер пять. Мы провели там несколько часов, просто шатались тайком, невидимые, в поисках историй. Кот это любит. Я не знаю… Меня это все не особенно привлекало, все эти «фото без лести»; я себя чувствовал словно призрак.

Иногда я прошу Генерала Нюхача дать мне доступ к двери; голубой или черной. Просто там объявилась эта новая актриса. Ее перо называется Краска Стыда. Ей двадцать лет, она замечательно делает свое дело, и внешне очень похожа на Дездемону; и чуть-чуть – на меня. Она обязательно станет знаменитой.

Я не знаю. Я просто не знаю.

Иногда я прохожу сквозь третью дверь, в Розовый мир. Просто, чтобы избавиться от некоторых ощущений и чувств. То же самое делает и Кот Игрун. Он посещает те перья, которые связаны с мальчиками и матросами. Возможно, я должен был это понять давным-давно. Мне он не докучает. Обращается со мной как с братом.

Возможно, он теперь знает; я всегда буду ждать.

Иногда я удивляюсь тому, почему он держит меня здесь. Разумеется, я помогаю ему в работе над журналом, иногда пишу рецензии, копируя его стиль. Мне кажется, он меня учит чему-то.

Что еще?

Ничего не известно про Карли. Мне нравится думать, что она годами скиталась по улицам, с той сворой, и погибла, в конце концов, в каком-то отчаянном мероприятии. Это хорошая история.

И иногда, иногда…

Я открываю какую-нибудь голубую или черную дверь, и эта женщина приближается ко мне, ведомая тем же пером. У нее самые прекрасные глаза на свете, и татуировка дракона – на левом предплечье. Мы немного играем, ведем игру вместе, как два эксперта, всегда выигрывая, никогда не проигрывая. Ей тридцать девять. Мне – двадцать пять. Случается это нечасто. Я так думаю, что ей это уже неприятно – видимо, сказывается разница в возрасте, которая растет с каждым годом.

Кот говорит, что у нее теперь новый мужчина, там – в реальном мире. Все в порядке. Я могу с этим смириться.

Ее раны зажили; так же, как и мои.

Наверное, я всегда любил Дездемону больше, чем она любила меня. Вот почему ее пребывание здесь стало бы предательством, предательством жизни.