Ольга Манскова - Без имени

Бежать… От этого отрепья? Мне, белому офицеру?

Надоело. Всё надоело.

И я, насупившись, иду мимо них. Своей дорогой. В отдаленный тупик. Быть может, всё ж не тупик, и там, рядом с воротами, есть какой-нибудь пеший проход…

Они насторожились. Уставились оба.

Одет я просто. Одежда моя штатская истрепана и запачкана. Быть может, всё ж я пройду мимо?

Нет… Один из них смотрит на мои руки.

Да, холеные руки с тонкими пальцами. И на кольцо… Нет, я не снял его. И не сниму до самой смерти. Это кольцо — выпускника пажеского корпуса.

Один толкнул другого, гыкнул злорадно, произнес сквозь зубы: «Барин!» — и оба двинулись ко мне. А другой уже вынимает наган из кобуры…

— Сейчас, ты, гадина вражья, попляшешь у меня! — говорит он злобно. — На говно изойдешь.

Наверное, я был белее полотна. «Пришел мой час», — подумал, и даже не вздрогнул. Нахлынуло спокойствие, и полное приятие смерти. Я устал. Просто, страшно устал…

Но вдруг…

Сбоку, из калитки, чуть сзади них, выскочил приземистый, вооруженный дубиной человек. Бьет этой дубиной того, вооруженного, сзади, по голове — и пуля из нагана грязной сволочи просвистела рядом со мной. А детина завалился, как подкошенный… Мордой в грязь.

Незнакомец тем временем заламывает руки за спину второму, потом ломает ему хребет… Тот хрипит, или скулит… Тоже падает.

— Уходим, и быстро! Сейчас новые подбегут, а ты — без оружия, — говорит он мне, и тянет за собой.

Уже за калиткой, добавляет:

— Тебе, мил человек, что, жизнь надоела?

— Надоело… Скрываться. Зачем? Увы, это — уже ИХ мир, — невнятно бормочу я.

— У меня здесь, за сараем — двое ребятишек прячутся. Юнкера. Им — тоже умирать? — спрашивает он меня, тянет за стену, вглубь дворов. — Дворами уйдем… Огородами. Неподалеку так называемая Собачеевка пойдет… Домишки небольшие, собаки, хозяйства, дворы… Я неплохо здесь ориентируюсь. За Собачеевкой — поля, степь…

За сараем действительно было двое юнкеров. Попали ребята в переплет…

— Что, стучите зубами? — спрашивает он подростков. — Согрейтесь, вот, — и незнакомец протягивает ребятам флягу. Водка, наверное. Они делают по паре глотков — кривятся.

— И - уходим быстро. Я знаю, здесь, за дворами — есть проход. Там — окраинная улица. Снова железная дорога. Вбок от неё — и огородами уйдем. За городом двинем к нашему отряду. Вот-вот подойдут… Я слыхал. А… зачем нам спасаться, теперь спросите вы, мил человек? — он хмуро посмотрел на меня.

— Нет. Не спрошу. Знаю, зачем: чтобы приехать потом, и провести расследование. И чтобы все историки будущего, все люди знали… О том, что здесь творилось. И на что способны нелюди с человечьими лицами… И чтобы помнили и оплакивали их жертв… Чтобы вновь зазвенел по всем погибшим колокол над бедной Россией. И чтобы всем было ясно, за что ей воздаяние будет…

И я… Вдруг с отчетливой ясностью увидал будущее Таганрога…

Как звенит над страной невидимый колокол, и ангел печали продолжает плакать над этой землей, и до сих пор не все тела похоронены, а души не получили покоя… И страшные тени былого всё так же бродят по этой земле, и сгустки злобы не растворились, а повисли в воздухе…

И не хватит всех священников, чтобы отпеть былых невинно убиенных, и цветы засыхают на землях, где прошли сапоги палачей, и реки крови, что текли, ушли под землю, но остался запах разложения.

Взорванные церкви, стертая во прах культура, любовь, превращенная в пепел… Это даже не фашизм. Это — хуже фашизма. Убиение лучших. Уничтожение праведных. Культ насилия, наушничества, предательства и злословия. Отрицательный отбор целой эпохи…

Диез ире! Если бы Господь обратил свой взгляд на эту землю, то он испепелил бы её в гневе…

Земля Чехова, Павла Таганрогского, многих славных людей — превращена в ничтожный и пустой духом город. Идешь по нему — и будто не хватает чего-то. Чего-то самого главного, важного, значительного. Без чего нет жизни…

Город, некогда лиричный и мечтательный, превратился в город заводов, искореженного металла, хлама, пустых строений, мусора и грязного моря, где мертвая рыба валяется вверх брюхом и гниет на пляжах…

Да, я увидел всё это. Будущее… И глаза мои были сухими.

Фанни оторвалась от тетради. «Да, прав Неназываемый», — подумала она. — Это — не люди. Целая кодла нелюдей шествует по этой земле. И они… никуда не делись. Они… Уничтожают нас…

Он пришел, как всегда, неожиданно. Она поднялась ему навстречу, быстро захлопнув дневник Схимника:

— Здравствуй!

— Здравствуй, Фанни! — ответил Неназываемый.

Она обняла его, и так они простояли, казалось, очень долго. Потом она отпрянула порывисто, присела.

— Можно… Задать еще несколько вопросов? — спросила она вдруг.

— Да, Фанни. Я отвечу на все те вопросы, что тебя интересуют. Если смогу, — он робко улыбнулся. Присел на кресло у окна.

— Неназываемый, а когда… Вы обнаружили теней?

— Не так давно. Лет пятьдесят тому назад, — ответил он. — Их деятельность стала слишком очевидной. Не осталось никаких сомнений…

— Они… Всегда были здесь, на Земле, в эпоху существования людей?

— Мы этого не знаем до конца. Есть лишь размышления, теории, предположения. Но, однозначно, они… Зародились не здесь. Они — чужаки для этой планеты.

— А когда вы начали объединение и борьбу с тенями?

— Примерно тогда же, лет пятьдесят назад… Конечно, человечество издревле боролось с бесами и ракшасами… Но я имею в виду конкретно наше объединение. И нам, для того, чтобы теперь объединиться, нужно было создать не просто неформальную, но и тайную для основных масс организацию. В противном случае, её бы задушили в зародыше, или убили изнутри. Подослали бы лазутчиков, устроили диверсию… Это — их методы. Мысль, что бороться нужно активно, большинству наших пришла еще позднее, чем было создано тайное объединение для спасения себе подобных. Когда мы все поняли, какая гнусная и страшная обработка людей проводится тенями в эпоху развитого интернета. Прежде всего, конечно, людей им надо было поставить в такие условия, чтобы их откровенное общение в реале стало практически невозможным. Все общественные организации, создающиеся «снизу», убивались, а то, что было создаваемо «сверху», пусть и под видом добродетели, на деле являлось лишь имитацией и отмыванием денег. Так, приюты для стариков стали похожи на концлагеря, а средства, идущие на них, шли в карман чиновников. Такая же ситуация возникла с детдомами и с приютами для животных…

Ну, и большинство мыслящих здраво ушло в интернет… Возникали интернет-сообщества, всё более и более имитируя собой общественную жизнь. И вот на этом этапе, здесь людей тоже стали подстерегать странные вещи. Кроме личностной травли, теперь активно действовали «черные сайты» и «черные страницы», существовала фабрика проплаченных троллей. «Черные сайты» отлавливали неуспокоенные и мечущиеся души. Они склоняли подростков к самоубийству, влюбленных — к разводу или расставанию, ищущих и думающих — к самоизоляции, а также, искусственно нагнетали им исключительно негативные отзывы и скандальное общение. Нередко, они создавали на сайтах отбор «избранных»: по тому или иному признаку. Это были или прошедшие тест, или «не среднего ума», или «видящие», — и тому подобные псевдообъединения. Они пасли эти стада. И осторожно вливали в уши идеи о том, как нужно жить… Которые люди воспринимали как собственные. А потом «избранным» промывали мозги, создавали закрытую секту — всё равно, на какой почве… Вызывали привыкание к ней — и в конце, диктовали условия, при которых прирученный был бы тут «своим»…