Вадим Проскурин - Звездный шлюз

— Да, точно, — смутился я. — Что-то я совсем уже запутался. У тебя никогда не бывало ощущения, что все происходит как будто во сне?

Кожухов неопределенно хмыкнул.

— Меня это ощущение не покидает уже месяца три, — сказал он. — Естественная реакция организма на длительный стресс. Основы психологии.

— Наверное, — сказал я. — Странное дело — психологию броуновцев я понимаю гораздо лучше, чем психологию людей. Даже эмпатия не помогает.

— Эмпатия помогает, — возразил Кожухов. — По крайней мере, должна помогать. Я точно говорить не могу, я не эмпат, я на Вудстоке аналитику изучал, но психологи говорят, что эмпатия очень помогает. Просто ты к ней уже привык, для тебя чувствовать эмоции собеседника — обычное дело. И еще ты подсознательно сравниваешь свою эмпатию с телепатией Броуна.

— Наверное, — согласился я. — Если вдуматься, странно, как я до сих пор еще не свихнулся.

— Если вдуматься, ничего странного в этом нет, — заявил Кожухов. — Если бы не мейозы, ты бы уже давно свихнулся. Сколько курсов обучения ты прошел на Вудстоке? Три?

— Гм… Четыре. А если внедрение агента считать курсом еще одним обучения, то пять. Да, мейоз — великая вещь. Сам попробовать не хочешь?

Кожухов решительно помотал головой.

— Не хочу, — сказал он. — Мейоз — вещь, конечно, великая, но дает слишком много побочных эффектов. Когда ты впервые попал на Броун, разве ты согласился бы на мейоз, если бы знал, к чему это приведет?

Теперь настала моя очередь мотать головой.

— Ни за что, — сказал я. — Мейоз — это как наркотик, попробовал один раз и обратной дороги уже нет.

— Наркомания с одного раза не вырабатывается, — заметил Кожухов.

— Значит, это еще хуже, чем наркотик.

— Вот именно, — кивнул Кожухов. — Но вернемся к нашим баранам. На чем мы остановились?

— Тридцатого мая, — напомнил я. — Что случилось тридцатого мая?

— Тридцатого мая американцы отказались разговаривать с Габовым, — сказал Кожухов. — Дескать, нет времени, все слишком заняты борьбой с чумой, но помощь пока не нужна. Тридцать первого мая их молчание стало казаться подозрительным. А первого июня ты вышел на связь и вывалил столько информации, что американская проблема временно отошла на второй план.

— Американцы разорвали контакт только с российскими спецслужбами? — уточнил я.

— Не только. С англичанами и евреями они тоже не хотят разговаривать. Тридцать первого мая Драконтрест с ребятами попытались осторожненько разведать обстановку на месте, но выяснили только то, что здание в Лэнгли быстро превращается в неприступную крепость. Более неприступную, чем у нас здесь.

— Ну, я бы не сказал, что у нас тут неприступная крепость, — заметил я. — Два десятка натренированных агентов устроят тут тот еще переполох.

Кожухов ехидно улыбнулся.

— Не устроят, — сказал он. — Все продумано. Видел патрули на улицах?

— Видел. Они все безоружны.

— Не все, — возразил Кожухов. — Безоружны только те бойцы, которые находятся в собственных телах. У нас нет такого количества следящей аппаратуры, как у американцев, а та аппаратура, что есть, еще не развернута, так что нам приходится полагаться исключительно на людей, но, поверь мне, охрана поставлена как надо. Безоружные патрули с детекторами контролируют всю территорию объекта. Как только обнаружится несанкционированное проникновение, они тут же сообщат дежурному по объекту, а тот вызовет бодрствующую смену из ближайшей караулки.

— А если пришелец вселится прямо в часового?

— Невозможно. Все часовые находятся в чужих телах, а в караулках установлены генераторы изолированных зон. Даже если пришельцы захватят весь патруль в полном составе, ни детекторы, ни память тела не подскажут, где находится вооруженная охрана.

— Хорошо, — сказал я. — Против террористов-одиночек база защищена идеально. Против атаки с воздуха — тоже. А если противник попробует какой-нибудь третий путь?

— Какой путь? — спросил Кожухов.

Неожиданно за окном громыхнуло. Я посмотрел на небо и увидел, что оно ясное.

— Что за черт… — пробормотал Кожухов.

И тут громыхнуло еще раз, гораздо сильнее. А потом еще раз и еще…

Взвыла сирена. Кожухов вскочил и бросился к двери. Я побежал вслед за ним.

Сомнений не оставалось — нас бомбят. Но почему не работает ПВО, которой нагнали сюда столько, сколько еще никогда не собиралось в одном месте?

Через минуту мы выбрались на улицу и ответ стал ясен. Нас не бомбили, нас обстреливали. С вершины холма километрах в трех отсюда поднимался столб черного дыма — это догорал пусковой комплекс С-300. А чуть в стороне стояли четыре танка, сосредоточенно обстреливавшие главный корпус НИИ.

Кожухов что-то прокричал, но очередной разрыв заглушил его слова. Кожухов наклонился к моему уху и я услышал:

— Нам повезло. Мы еще не успели задействовать главный корпус, там нет ни людей, ни оборудования. Эти танки крошат голые стены.

В поле между тем происходило нечто сюрреалистическое. Многочисленные ракетные установки дружно снялись с боевых позиций и сваливали в сторону леса. Радарные комплексы все еще стояли на позициях, но было видно, как вокруг них суетятся солдаты, переводя технику из боевого режимы в походный. По танкам никто не стрелял.

— Почему в них не стреляют? — прокричал я в ухо Кожухова.

— Понятия не имею, — ответил тот. — В нормальной войне я понимаю не больше тебя.

Маленькая бронированная машина, ощетинившаяся малокалиберными автоматическими пушками, выскочила из-за холма, подлетела к танкам вплотную и открыла бешеный огонь. Борт одного из танков озарился вспышками — одна за другой срабатывали кассеты активной брони. Танк вздрагивал и трясся, как припадочный. Это продолжалось секунды три, затем танк резко крутанул башней, из дула вырвалось пламя и машинку разорвало изнутри.

— Почему в них не стреляют?! — заорал я. — Где ПТУРы, где артиллерия? Где гранатометчики, в конце концов?

— Нету ничего! — заорал Кожухов в ответ. — Тяжелого оружия нет по соображениям безопасности.

Я грубо выругался. Нас снова переиграли. Мы подготовились к тем граблям, на которые наступили в прошлый раз, но противник, все еще неизвестный, подготовил нам новые. Зенитные ракеты не годятся для стрельбы по танкам, они просто не могут захватить цель, а нормального противотанкового оружия у нас нет, потому что тела расчета могут быть захвачены врагом и тогда это оружие повернется против нас. И в результате против новой угрозы мы абсолютно беспомощны. Хорошо еще, что танков всего четыре. Даже если они загружены снарядами под завязку, это получается…

В поле снова засверкало и загрохотало. Появившиеся неизвестно откуда вертолеты-штурмовики расстреливали неуправляемыми ракетами улепетывавшую к лесу зенитную технику. Пятью минутами раньше у них не было шансов даже приблизиться к цели на расстояние ракетного удара, но теперь, когда мощнейшая ПВО превратилась в испуганное стадо, уже никто не может остановить избиение.