Никки Каллен - Арена

Тобиас предложил играть Лукашу за его клан — Оберон, но Лукаш спросил: «а за кого играет Клавдия?» «Клавдия — Ровена, лучшая лучница в Арчете и леди Груандана», — ответил Тобиас; «тогда я буду в Арчете», — сказал Лукаш; Тобиас вздохнул: на игру Оберона приехало в два раза меньше, чем Арчета, — это была первая игра в сезоне, май, все обероновцы учились в университетах, застряли на зачетной неделе; а в Арчете обитали в основном неудачники — бросившие или вылетевшие; они все стояли у границы между лесом и «замком герцога» — у поваленной не раз ограды; Лукаш на минуту стал центром внимания: его наконец увидели все; «крут, крут, — шепотом произнес Мэри за спиной Клавдии, — уфф, все, пропали наши с Кеесом шансы на секс и любовь в этом сезоне»; Клавдия фыркнула в рукав. «Повторяй за мной клятву вассала: я, Лукаш, клянусь тебе, Груандан…» — начал Вальтер; «я принц Менильена, — ответил Лукаш, — я не могу быть ничьим вассалом»; «черт, — сказал Вальтер, — ты играешь или нет, чех»; «играет, успокойся, Вальтер; пусть он будет приезжим принцем, который принял твою сторону», — вдруг выступил Кеес; «ладно», — махнул рукой Вальтер, и игра началась. Оберон побежал в свой замок, Арчет — врассыпную, в лес; Клавдия, переодевшаяся в форму Арчета: коричневая рубашка, зеленый камзол, только вместо кирзачей — горные замшевые коричневые ботинки с высокой шнуровкой, лук и стрелы за плечом, настоящие, дядя Вацлав привез из Южной Америки, потом по всему лагерю собирали и отдавали ей стрелы, — обернулась: Кеес и Лукаш стояли рядом и говорили; и видно было, что не просто так: «ты кто, это у тебя что?» — а будто встретились спустя много-много лет, как мушкетеры, и у них есть что сказать друг другу; они знакомы? Потом ее ударила в спину стрела кого-то из обероновцев: они уже засели в стенах и всех не успевших спрятаться арчетовцев начали забрасывать стрелами; «блин, — подумала Клавдия, — от этого Лукаша, барона Мюнхгаузена, одни неприятности: не успела игра начаться — я уже умерла, лучшая лучница Арчета, ха». Она отправилась в «мертвяк», палатку на краю лагеря, налила себе из термоса маминого, зеленого с жасмином чаю, достала книгу — «Сказки английских писателей», потому что в «мертвяке» никого еще не было, поболтать не с кем; через полчаса народ, правда, пошел — все девчонки; и все ее вдруг засыпали расспросами о Лукаше: «ах, какой он красавчик, Клавдия, расскажи, расскажи!» — а что рассказывать; она хотела было напридумывать нелепиц всяких, пусть потом ходит, обсмеянный, как Чацкий. «Девчонки, я и сама мало что знаю: ну, чех, ну, ролевик» «а он свободен, не знаешь, есть у него девушка?» «не знаю, — ответила она, — ах, я не знаю, дайте дочитать; и вообще, может, пойдем, приготовим что-нибудь из еды? скоро два — и мне пора опять играть; а я не хочу есть печенье». Она вышла из палатки и врезалась в Кееса. «Ты умер?» «Нет, — ответил он, — я хочу спросить» «обед еще не скоро, девчонки раскудахтались насчет Лукаша, их только ведром холодной воды успокоить» «я тоже насчет Лукаша» «о-о, Кеес, почему бы вам не спросить у него самого: кто он, откуда и свободен ли он?» Кеес засмеялся тихо, потом взял ее за руку — так крепко, будто держал на весу над пропастью: «послушай, Клавдия, я знаю, кто он, мне это не нужно, просто скажи: он пришел за тобой?» Девушка побледнела: «Кеес, а ты кто? Я ведь не знаю, кто ты. Может, ты Лестат? Вечный Жид? Путешественник во времени?» «Что-то вроде, Клавдия; так он пришел за тобой, взять тебя в жены?» «да» «и ты согласилась?» «не знаю, Кеес, а надо?» «тебе решать». И Кеес, библиотекарь-колдун, отпустил ее, и ей показалось, что она упала в ледяной океан — с «Титаника».

Вечером ее опять «убили» — кто-то из своих; запустили мечом — коротким, почти гладием; Вальтер увлекся Древним Римом в прошлом сезоне, и они понаделали таких мечей и круглых щитов с желтыми кругами, на которых Мэри нарисовал черным маслом вороньи лапки; «вы что, это же я, Ровена!» — завопила она, подбирая меч; «ой, прости, Ровена», — вышел какой-то новенький парень; «я увидел лук, подумал, что такие только у обероновских зимовыродков: они же делают как настоящие…»; она стукнула его мечом пребольно по руке, но удар не считался все равно; и пошла к костру. Там уже мастерили ужин: в котелке кипели крупа, тушенка, овощи и специи; пахло обалденно; а еще сидели ребята-музыканты — бэнд, который играл на всех фолковых вечеринках города; они воевали за Оберон, но ушли из крепости и расчехляли инструменты: флейта, волынка, скрипка, барабан, мандолина и звенелки — Клавдия так и не выучила названия; «что сыграть тебе, красавица Ровена?» — спросили они ее; «да хоть что, рил какой-нибудь шотландский, из «Храброго сердца»» «а ты станцуешь?» «станцую»; она положила лук и стрелы на траву, и вдруг на талию ей легла чья-то рука, теплая, сильная, — Лукаш; «позволь станцевать с тобой», — сказал он, и она почувствовала себя в Средневековье: она леди, он принц, вокруг — бал; настоящая сказка. «Ты умеешь танцевать шотландский рил?» — спросила она; боже, она не видела его весь день, она знает его только этот день; «эта музыка очень похожа на нашу, — ответил он, — а я, как настоящий принц, не люблю танцевать; но с самой красивой девушкой Арчета — почему бы и нет»; музыканты заиграли, остальные захлопали, отбивая ритм. «Как тебе наша игра? и еще: откуда ты знаешь Кееса?» «тсс, — произнес он, — раз-два-три»; и повел ее — легко, словно они танцевали не у костра в лесу, на песке, камнях, траве, а на паркете в танцклассе — на оценку; танцевал он безупречно; на площадке столпился весь клуб. Арчет и Оберон, и все смотрели, как они танцуют, сложно и слаженно, в свете огромного пламени. Музыка менялась: то австрийский вальс, то шаманские пляски — вызвать дождь, изменение судьбы; у Клавдии кружилась голова от жара и мужских рук, от темпа; она не видела, есть ли в толпе Вальтер; весь мир были только глаза Лукаша — и огонь.

«Браво, браво!» — захлопали все, когда музыка закончилась и Лукаш поклонился ей церемонно. «Вы репетировали?» — спросил Вальтер, когда она свалилась рядом с ним и своим луком; «мм, — ответила она, тронула щеки: они горели, как во время гриппа, — давайте есть и пить». Лукаш сел рядом с Тобиасом и Кеесом, по другую сторону костра; они положили ему в миску всего-всего и налили в кружку нагретого красного вина; он, не смущаясь, стал есть и пить, а она смотрела на него через костер и думала: нет, он не сумасшедший, точно; он такой веселый, красивый, как Кеес и Мэри, уверенный, как Тобиас; вдруг он и вправду принц? И о чем он говорит? О Менильене; «тихо-тихо, — затолкали все друг друга, — Лукаш говорит; Лукаш, расскажи про Менильен: что это?»