Сергей Антонов - Врата испуганного бога

(Лирическое преступление)

Давно наступил день.

Жрец-Кормилец, местный человек в сером одеянии до пят, с неподвижным бледным лицом, черноволосый и высокий абориген, с короткошерстой овцой на плечах, пересек починенный подвесной мост, мельком удивившись целости его, осмотрелся и направился к конической скале, таящей внутри себя алтарь Последнего Бога. На полпути Кормилец остановился и закрыл глаза, готовясь услышать Голос.

И услышал Голос.

Голос спросил.

Кормилец ответил.

Голос приказал.

Кормилец повиновался.

Путь его лежал мимо Алтаря. Жрец шел кормить Испуганного Бога, а не приносить ему жертву.

Он обогнул скалу-Алтарь и стал подниматься по каменному карнизу выше. И скоро оказался точно над местом, где упал бот, где взрывами навалило камней, где медленно поднималась вода, где, одним словом, взбирались наверх два бравых скалолаза. Никто не может объяснить, почему они взбирались по стене, преодолев каковую, оказывались не со стороны деревни и леса, а с другой. Вероятно, эта стена показалась им, неопытным, более пригодной для восхождения.

Жрец-Кормилец прошел над ними, и в шлеме Дона бибикнул слабенький датчик. От неожиданности Дон чуть не сорвался вниз, вместе с микробоксом, висящим у него за спиной на портупее.

До карниза им оставалось пять метров. Жрец их не заметил. У Дона хватило ума и выдержки не заорать, а Збышек сигнала датчика не расслышал.

Через десять минут они выбрались на карниз. Дон недобро посмотрел в сторону, куда ушел абориген.

— Сейчас будет много боли, — зловеще пробормотал он.

— Чего это? — спросил Збышек.

— Туда сейчас прошел абориген, — указывая пальцем, произнес Маллиган, — и я намерен с ним познакомиться.

— Дон, а может, хватит? — прямо предложил Дону Збышек. — Я, если говорить совершенно откровенно, приключениями утомлен. Тем более — ребенок. Я против. Ну его к шутам, Дон! Устроимся, запустим маяк в шлеме, будем смиренно ждать “Калигулу”… а? Я против, Дон!

— Пошли, Какалов. Нужна информация, Какалов. Смирно! Пошли.

— Я хочу есть! И не забывай, я уже один раз оказался прав — насчет людишек. Ты сам признал, значит я прав и сейчас. Где орехи?

— Внизу.

— Почему!?

— Три кило. Впрочем, фестал я захватил. Погрызешь?

— Тупая белая ирландская скотина! Пошли. Датчик его ловит?

— Пока, да. Тихо идем, сливаясь с обстановкой.

— Господи, когда ты научишься связно и правильно разговаривать по-русски!

И они пошли.

Они настигли серого человека в тот момент, когда он привычно, в два приема, протиснулся со своей овцой в узкую кривую щель в скале, запирающей карниз. Абориген их не заметил.

— Ну, е-мае, пещерные люди… — пробормотал Збышек. — Микробокс не пройдет, Дон.

— Вижу. Останешься тут.

— Ничего подобного. Когда-то я не худо стрелял из пугача…

— Ты спятил, Какалов? Грохоту не оберешься!

— Да я ж не взрывать! Тихо-благородно, теплом, на малых оборотах…

— Обойму сожжешь всю…

— Ни псула…

Дону, при всей его решительности, бродить по пещерам в одиночку не хотелось. Он безропотно отошел, давая Збышеку место. Збышек, поплевывая на ладони, приблизился к щели, прислушался, покивал, вытащил пугач, настроил его, принял позу флагмана Макомбера и надавил гашетку.

Однообразные темно-серые стены, камень, камень, камень.

— Ты не забыл курсор включить?

— Не забыл, варвар, я никогда ничего не забываю.

— Так, Дон ловушка. Вот эта плита. Не наступи. Хорошо, что я много играл! Плевое дело — после ТОМБРЭЙДА-95. Слабаки лабиринт планировали. Только следи за курсором.

— Есть, шкип.

Камень слева, справа, снизу. Над головой — тоже камень, громоздкие свисающие глыбы, грубо обтесанные чьими-то давно уже мертвыми руками. Тихо пикает датчик. Абориген где-то впереди, не очень далеко, Дон и Збышек двигаются тихо. Ребенок спит. Дон не устает проверять. Не хватало еще плача. Впрочем, микробокс герметичен…

Но иногда все-таки подошвы слишком громко щелкают по камню, звук мечется в бесконечной ловушке, отражается от стен, пляшет, точно сумасшедший танцор на безлюдной площади, и, наконец, падает обессилено. Тогда напарники тормозят, замирают и долго прислушиваются.

Звук затихает. И снова — рождается. И снова.

Из ниши — лицо статуи. Не идола — статуи.

— Смотри, — говорит Збышек. — Видишь?

Дон кивает.

— Выключи очки, — говорит он. — На свету посмотрим.

Широкий луч закрепленного на его плече фонаря быстро дергается — вниз и вверх.

— Зарегистрируй, — велит Дон.

— Кто это? — спрашивает Збышек, снимая с объектива регистратора колпачок.

Дон думает.

Лицо как лицо. Широко раскрытые пустые античные глаза без зрачков, двойное верхнее веко, высокий лоб с мощными залысинами — почти до самой макушки, слегка удлиненный нос, узкий подбородок, небольшие острые уши, плотно прижатые к черепу. Тонкие губы.

— Странно… Он похож…

— Похож…

— Мы на чужой планете, ты не забыл?

— Нет. Все, я снял. Не похож он. Пошли. Ловушка, Дон. Тут надо на четвереньках. Паутина, видишь?

— Ну?

— Не паутина это.

И они снова двигаются вперед.

— Так! — говорит Дон. — Второй сигнал. А первый видоизменился… раздвоился. Это он овцу, видно, с плеч снял.

— Не двигается?

Дон слушает.

— Наш — не двигается. Овца — тоже нет. А вот третий сигнал… пошли. Кстати, есть небольшое эхо: там большое помещение.

— Зала называется.

— Знаток.

— Я читал.

— Умник.

— Отвяжись.

— Пошли.

И тут они слышат невдалеке страшный, чудовищный, неописуемый визг, многократно отражаемый эхом. Мгновенно у них в руках оказываются пугачи и они спешат вперед.

Больше всего зверь походил на корову. Собственно, статуя на площади, виденная Доном и Збышеком при посещении города, без сомнения представляли эту — или идентичную ей — особь местной фауны. Упомянутую особь без труда можно было вообразить на солнечном лужке, где-нибудь под Рязанью на Старой Земле, мирно пасущейся и буколически мычащей, если бы она питалась травой. Вообще-то, известно, что животные с копытами — вегетарианцы по определению. Но на Странной Планете может быть все.

Водятся на ней и коровы-людоеды.

…Дон в голос выматерился, вырубил ночные очки и включил фонарь. Корова отпрыгнула от трупов человека и овцы, распростертых на каменном полу, завизжала вновь, да так, что заложило уши, и заметалась.

— Сейчас я ее убью, — мертвым голосом сказал Дон. Збышек не успел ничего сказать, у него нашлись бы возражения, ведь явно, что корова на Странной Планете — существо священное, не нам местных коров судить, жертвоприношение есть жертвоприношение… Но Дон, держащий обезумевшую корову в луче фонаря, как сержант московской ПВО — “хейнкель”, выстрелил. Збышек не стал останавливать его, когда Дон твердо подошел к дергающемуся животному и добил корову выстрелом в ухо.