Сергей Антонов - 2 - Герой - 2

Казармы охранялись, фон Марца остановил возглас:

— Стой, кто иди? Парол!

— Синие люди объели черешню, — сказал фон Марц.

— Подойди рука перед собой, на виду!

Фон Марц повиновался. Часовой позволил себе стать видимым. Впрочем, фон Марц разглядел его издали: спецкостюм часового, плохо отстроенный и, видимо, немного разрядившийся, сильно фонил в пространстве.

— Кто такой? — спросил часовой, наставив карабин.

— Вызови начальника охраны. Я прибыл для допроса заключенного.

— Тогда такой парол говори!

— Черешню объели, спалили дотла, — сказал фон Марц.

— А! — сказал часовой с некоторым даже удивлением. — Погоди, брат, сейчас позову. Товарищ майор, товарищ майор! Серечню обкушали и сожгли — такой приехал.

— Иду, — издалека, из недр спецкостюма часового, ответил чей-то голос. — Продолжай неси службу, Мамед.

— Ест, товарищ майор! Жди, брат, майор Ечиев подойти сейчас.

— Спасибо, товарищ солдат, — серьезно сказал фон Марц. Он очень серьезно относился к исполнению установленного режима на местах, тем более, что зачастую режим устанавливал не кто иной, как он сам.

От казармы к нему спешил высокий незакамуфлированный человек, на ходу застегивая портупею. Подбежал, откозырял.

— Называйте меня — инспектор, майор, — сразу сказал фон Марц и пожал протянутую руку. — Проводите меня к заключенному. По пути доложите, все ли в порядке.

— Есть, товарищ инспектор!

— Без «товарищ». Просто — инспектор.

— Есть. Проси вас. Останься, Мамед.

Они поднялись рука об руку на холм, очищенный от растительности, и остановились — слепое пятно фон Марц и майор Ечиев в черном. На холме было холодно.

— Все в порядке, заключенный заключен, — рассказывал Ечиев. — Спит да ест, да таблетки ест. Все, как по инструкции. Караул службу несет нормально. Замечаний нет.

— Хорошо.

Они спустились с холма. Стало совсем темно, только вагон-камера источала направленный в землю неяркий свет. Караульной вышки видно уже не было. Майор Ечиев включил фонарик, стал светить под ноги.

— А что произошло сегодня утром? — спросил фон Марц. — Производственная травма?

— Ай… Инцидент произошел… Не хотел доложить. Виноват. Один мой с заключенным повздорил… упал, палец сломал.

— В пылу полемики? — спросил фон Марц.

— Виноват, то… Инспектор.

— Говори мне — господин инспектор, раз без прилагательного тебе никак не обойтись.

— Господин инспектор, существительное «господин» — не прилагательное, — неожиданно сказал Ечиев, и, похоже, обиделся.

Чего это я, подумал фон Марц удивленно. Ненормативные отношения допускаю с нижним чином…

— Прошу прощения, майор. Я ошибся.

Фон Марц лично нанимал охрану на «зону». В лексиконе его официальной переписки с канцелярией по кадрам Принстона-20, «зона» называлась "Объект ОПРАВА", а сам Какалов — "алмаз неграненый", а вся операция — «Бриллиант». Начальник канцелярии генерал Ицкиев сходу, не вдаваясь в подробности, заломил сто тысяч и был весьма приятно удивлен, когда фон Марц, глазом не моргнув, предложил сто пятьдесят, но при условии, что секретность обеспечивать будет сам, а после миссии караул подвергается процедуре «пейотль». "Ц-ц, — удивился Ицкиев. — Брат, ты что там, Железного Маску прятать будешь?" — "Не лезь не в свое дело." — "Премией покрыть моим ребятам необходимо будет!" — решительно сказал Ицкиев. Фон Марц и на это согласился. Принстон-20, крупнейшая в Галактике частная тюрьма особого режима, славился лихими, неподкупными и быстродействующими воинами. Ицкиев подписал приказ — и «зона» на неосвоенной, запасной планете N-0971/6 организовалась по инструкциям фон Марца за десять часов. Так что Какалова привезли со «Стратокастера» прямо сюда. Пятнадцатого же марта. И пятнадцатого же марта начали готовить Какалова к ментобурению.

— Откройте камеру, — приказал фон Марц майору Ечиеву. — Я буду разговаривать с заключенным один на один. Обеспечьте помехи в «зоне». Используйте «осу». Зря ее, что ли, тащили сюда…

— Есть, господин инспектор! Иду?

— Идите, майор.

— Вот ключ вам, господин инспектор, — майор сунул фон Марцу, осветив фонариком, прибор. — Красная — открыть, зеленая — закрыть. Желтая — тревога.

Не дожидаясь, пока Ечиев отдалится, фон Марц нажал на красную квадратную кнопку. Вагон-камера распахнулся. Фон Марц взобрался по лесенке на платформу с кроватью и креслом. Ни огонька на платформе больше не горело.

— Какалов, просыпайтесь, — сказал он. — Я пришел с вами поговорить.

— Я не сплю, — откликнулся Какалов. Фон Марц удивился — голос не сонный, свежий, незаторможенный. Очень мешала темнота на платформе. А ночные очки на шлеме фон Марц использовать не хотел. Он выдвинул из пола штангу с лампой-утайкой. Включил. Теперь он видел серое лицо на подушке. Поблескивали глаза.

— Ну хорошо, — сказал Какалов. — А вы-то где?

— Я в кресле. Одну секунду, — фон Марц чуть довернул лампу.

— А! Таинственно! На заключенного очень подействовало. Вот вы появились. Кто ты, друг или враг? Не бейте меня, я все скажу. Боги! Боги! Яду мне! Яду. Дайте закурить.

— Я не курю, извините.

— Тогда не скажу, где золото. Слушайте, а вы не адвокат, положенный мне по закону?

— Нет.

— Спина затекла, — пожаловался Какалов. — Ой… простите, я писаю. Как бы катетер не выскочил… Пись-пись-пись! Уа! Уа! Ну хоть выпить у вас есть?

— И выпить у меня нет.

— Тогда я сегодня не принимаю, — заявил Какалов. — Одевайтесь. Зайдите в следующую субботу. Возможно, я буду в более добром расположении.

— Какалов, на меня ей-богу не производит впечатление ваша манера себя вести. Знаете почему? Вы меня не интересуете. Меня интересует информация, могущая быть у вас, и, скорее всего, имеющаяся. Я практически уверен в этом. Я явился сюда и собираюсь с вами разговаривать, и, возможно, отнесусь к вам по-человечески, только потому того, что я надеюсь получить от вас эту информацию.

— Пошел ты на…, - сказал Збышек беспечно. — Я ничего не знаю. "Вставай, нерушимый…" — пропел он.

— И вы откажетесь даже торговаться?

— Я тебе все сказал. "Это есть наш последний!.."

— Заткнитесь-ка, Какалов. Не думаю, чтобы вы отказались поболтать. Хочу вас спросить: вы заметили, что мое появление совпало с окончанием второго этапа медикаментозной подготовки вас к ментобурению? Вы заметили, Какалов. Лично мне претит необходимость применять к вам подобные средства получения информации. Хотя я отнюдь не человеколюбив. Процедура груба, и я опасаюсь, что не удастся избежать нередактируемых ошибок в тонких слоях информации. А сведения, необходимые мне, наверняка находятся именно в тонких слоях. Итак, я прибыл в самый последний момент, когда еще остается возможность прервать процесс необратимого затормаживания мозга. Отказ от ментобурения — сам по себе уже достаточная цена за откровенный разговор со мной, не так ли, Какалов?