Вадим Панов - Костры на алтарях

– Ему некуда бежать, кроме Анклавов, – в очередной раз повторил Папа Джезе. – А значит, мы его найдем.

Они покинули Мюнхен на личном самолете архиепископа, решив не дожидаться, пока какая-нибудь шестерка поведает Европолу об их участии в ночной перестрелке у Изольды. Даже в отель заезжать не стали, велев двойникам срочно прибыть в аэропорт. А оказавшись в Анклаве, отправились в резиденцию Папы Джезе – в небольшой, с любовью выстроенный собор Святого Мботы.

– А если Дорадо в Рио? – парировала Каори. – Или в Кейптауне? Или сменил лицо? Или договорился с китайцами?

Настроение мамбо испортилось еще в Мюнхене, на заднем дворе Изольды. С тех пор потерявшая след Каори срывалась на всех подряд и никак не могла успокоиться, сосредоточиться и неспешно обдумать дальнейшие шаги. Даже информация от осведомителя, сообщившего, что Европол подозревает в причастности к ограблению дома Банума некоего Вима Дорадо, не заставила девушку прийти в себя. Слишком уж хорошую награду пообещал мамбо Ахо, и боязнь оступиться заставляла обычно хладнокровную Каори нервничать.

– Через час физиономия Дорадо будет в «балалайке» каждого нашего человека, – пообещал архиепископ. – Мы его отыщем.

– Он ведь тоже не дурак и все прекрасно понимает. Наверняка загримировался так, что родная мать не узнает! Он же dd! Привык прятаться! – Мамбо нервно хрустнула пальцами. – Я его убью!

Джезе вздохнул и про себя отпустил в адрес Ахо крепкое ругательство.

– Почему ты не хочешь позвонить Дорадо?

– Позже.

– Что изменится через час? Или через два?

– Я успокоюсь.

«Ну, наконец-то!»

Это был первый осмысленный шаг мамбо за последние несколько часов, и архиепископ не смог скрыть улыбку.

– Похоже, ты возвращаешься. – И увернулся от брошенной туфли. Рассмеялся. – Каори, любимая, мы добудем эту чертову книгу…

Но девушка не слушала, она размышляла вслух:

– Дорадо дал номер коммуникатора… Хочет получить наилучшее предложение?

– Устроит аукцион, – согласно кивнул Джезе. – Мы и арабы. Возможно, китайцы.

– Плохо.

– Почему? Нам ведь нужна книга, черт бы ее побрал!

– Если придется платить, Ахо не сможет ввести меня в Совет мамбо, – буркнула Каори. – Я должна совершить подвиг.

Архиепископ крякнул и еще раз обругал настоятеля храма Иисуса Лоа. В душе, разумеется, обругал, но очень и очень грязно.

– Я должна была проникнуть в дом Банума.

– Мы скажем, что ты это и сделала, – предложил Джезе. – Просто потом на нас напали и похитили книгу. Скажем, что я допустил оплошность.

– При чем здесь ты?

– Тебе подвиги, мне ошибки. Я могу себе это позволить.

А для чего еще нужны друзья? Архиепископ был готов на все, лишь бы его женщина с неземными сапфировыми глазами получила то, что хотела. Ни одна «куколка» не могла рассчитывать на подобное к себе отношение со стороны Джезе.

– А на аукционе я заплачу из неизвестных церкви источников: у меня полно скрытых фондов.

Но Каори не услышала архиепископа. Или не захотела услышать.

– Если нам придется платить, на мой якобы подвиг не обратят внимания. Всех интересует результат. А результата нет.

– Хорошо, – процедил Джезе. – Мы найдем Дорадо. Обещаю.

– Мне нужно что-нибудь из его личных вещей!

– Осведомитель сообщил, что их стерегут как зеницу ока.

– Никого нельзя купить?

– Мы пытаемся.

Каори вздохнула, нервно прошагала по комнате в одну сторону, затем в другую, вернулась к дивану, на котором полулежал архиепископ, и хмуро бросила:

– Я все равно его убью. Даже если мне придется гоняться за ним всю жизнь.

– Будут другие победы, – отозвался Папа Джезе. – Через год или два ты войдешь в Совет мамбо.

– Нет, – качнула головой девушка, – сейчас. Я уже привыкла к этой мысли.

анклав: Франкфурт

транспортный узел им. Конрада Аденауэра

если ты ищешь, значит, ты живешь

«Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше».

Подавляющее большинство людей предпочитают понимать эту поговорку по-своему, стараются избегать ненужных тягот и лишних хлопот. Они не ищут новое место, не порхают в поисках лучшей доли из Анклава в Анклав, из города в город, а обустраивают свой дом здесь и сейчас. Учатся, работают, ставят перед собой цели и добиваются их. Или не добиваются. Но стараются сформировать свой мирок так, чтобы даже в этом случае не терять привычного комфорта.

«Пусть я не стану верхолазом, зато на столе у меня будет еда, а дети смогут получить образование».

Подавляющее большинство людей отказываются от страстей и юношеского максимализма, удовлетворяясь тем, что у них есть. Тем потолком, который определили для них обстоятельства или собственная лень. Разумеется, никто из них не отказался бы стать диктатором или королем, возглавить корпорацию или полететь в космос, однако их пугают усилия. Риск, на который необходимо пойти.

Так пелось в одной старинной песне.

Создавай свой мир и радуйся ему. Зачем замахиваться на большее? И уж тем более незачем задумываться о вещах чересчур сложных, вроде устройства общества. Мир не изменить, а общество не оценит твои усилия. Будь тем, кто ты есть, и не рассчитывай на большее.

И когда-то молодой машинист по имени Ганс Шульц полностью разделял эту философию. Неофициальную, никем не высказанную, но правящую миром философию потолка.

Зажиточные родители оплатили Гансу учебу в университете. Он получил диплом специалиста в области сетей и приглашение в корпорацию, которое он, разумеется, принял. Жизнь входила в колею. Ее наметили другие, а Шульцу оставалось лишь протоптать, углубить и двигаться, не сворачивая, до самой смерти.

Ганс оказался хорошим специалистом: через год после поступления на работу его повысили, сделав заместителем начальника отдела. Он познакомился с милой девушкой, потом с ее родителями, потом сделал ей предложение. Она согласилась. Молодые люди сняли более просторную квартиру и готовились к свадьбе.

За неделю до которой Ганс Шульц совершил попытку самоубийства.

Он понял, что ноги его увязли в колее, а голова уперлась в потолок.

Трагедию списали на депрессию, вызванную усталостью и нервным напряжением. Свадьбу перенесли до выздоровления. Невеста появлялась в больнице каждый день. Руководитель отдела заверил, что Ганс сохранит свой пост. Вот только сам Шульц этого уже не хотел. Он знал, что возвращение в «нормальную жизнь» убьет его, что его рука вновь потянется к таблеткам. И не потому, что он хотел умереть, а потому, что он не видел, для чего стоит жить. Мир, казавшийся таким ярким и сочным, потускнел и потерял краски, превратился в колею и потолок, в тоннель, по которому тебя влечет мутный поток серых дней. И Ганс хотел знать – куда? Хотел знать, действительно ли наш мир всего лишь набор футляров? Хотел знать, может обычный человек пробить потолок или ему нужна горсть таблеток?