Аластер Рейнольдс - Алмазные псы [сборник litres]

Чайлд снова уставился на дверь. Символы вокруг нее по-прежнему упорно не поддавались разгадке.

– Шесть минут до срока.

– Не меняй тему, чтоб тебя! – вспылила Селестина. – Я хочу, чтобы Ричард наконец вник в происходящее.

– Зачем? – осведомился Чайлд. – С чего вдруг ты решила о нем позаботиться? Я же видел, с каким отвращением ты смотрела на нас после операции.

– Насчет себя можешь быть уверен – ты мне отвратителен. Но я не могу спокойно смотреть, как кем-то манипулируют.

– Никем я не манипулирую!

– Тогда расскажи правду насчет клонов. И насчет Шпиля заодно.

Чайлд снова устремил взгляд на дверь, явно разрываясь между необходимостью разгадать загадку и желанием заткнуть Селестину. У нас в запасе было меньше шести минут. Я временно отвлекся от головоломки, как и хотел, но это не позволило найти решение, даже не подбросило и намека.

Потому я вновь повернулся к Чайлду:

– Что случилось с клонами? Ты посылал их внутрь, одного за другим, рассчитывая таким образом добраться до верха?

– Нет. – Похоже, мое непонимание его развеселило. – Я не посылал их впереди себя, Ричард. Наоборот, они шли по пятам за мной.

– Прости, но это глупость какая-то.

– Я вошел внутрь, и Шпиль убил меня. Но перед этим я создал свой ментальный слепок и передал воспоминания недавно выращенному клону. Его нельзя было назвать точной моей копией, ибо он получил лишь некоторые воспоминания и малую часть моих персональных особенностей, однако он четко сознавал, что является специально созданным конструктом. – Чайлд бросил взгляд на дверь. – Слушайте, это все крайне интересно, но время…

– Задача подождет, – отрубила Селестина. – Тем более что я, похоже, нашла решение.

Стройное собачье тело Чайлда затряслось от предвкушения.

– Правда?

– Я сказала «похоже», Чайлд. Уйми свой пыл.

– Времени в обрез, Селестина. Будь добра, поделись с нами своим вариантом.

Она посмотрела на символы и криво усмехнулась:

– Баш на баш, Чайлд. Я показываю значок, а ты рассказываешь про клона.

Я ощутил, как Чайлд взъярился, но потом обуздал гнев.

– Ну… Он, то есть новый я, вернулся в Шпиль и попытался пройти дальше предшественника. Он сумел, преодолел несколько комнат после той, где погиб старый я.

– Что побудило его продолжать? – спросила Селестина. – Он же знал, что все равно погибнет.

– Он считал, что у него куда больше шансов выжить, поскольку тщательно изучил поведение меня старого и принял меры предосторожности – надел скафандр попрочнее, ввел себе препараты для стимуляции математических способностей, использовал кое-какие терапевтические техники…

– И что дальше? – поторопил я. – Что случилось, когда он все-таки погиб?

– Погиб он далеко не сразу. Подобно нам, он отступал, когда понимал, что в текущем состоянии выше не проникнет. Всякий раз он клонировал себя, делал ментальный слепок. Так что следующий клон наследовал все воспоминания.

– Все равно не понимаю, – сказал я. – Какое клону дело до того, что будет с его копиями?

– Ну… Он не собирался умирать. Никто из клонов не собирался. Назовите это личной особенностью, если угодно.

– Высокомерие и самоуверенность? – предположила Селестина.

– Лично я предпочитаю говорить о полном отсутствии сомнений в себе. Каждый клон считал, что он лучше предшественника, поскольку не допускал уже совершённых ошибок. При этом они исправно делали слепки, чтобы – если произойдет невероятное и смерти избежать не получится – знания уцелели. Так что, даже если конкретный клон не сумеет победить Шпиль, тот, кто в итоге доберется до цели, все равно окажется носителем моего генетического материала. Так сказать, родственником. Членом семьи. – Чайлд взмахнул хвостом. – Селестина, четыре минуты осталось. Ты готова?

– Почти, но не совсем. Сколько клонов ты настрогал, Чайлд? До себя нынешнего.

– Это очень личный вопрос.

Она пожала плечами:

– Ладно. Тебе нужно мое решение или нет?

– Семнадцать, – ответил Чайлд. – Плюс оригинал, который вошел в Шпиль первым.

Я зафиксировал в памяти это число и оценил, какие выводы из него можно сделать.

– Значит, ты в девятнадцатый раз идешь сейчас в Шпиль?

Думаю, будь это анатомически возможным, он бы грустно улыбнулся.

– Как уже было сказано, я продолжаю семейное дело.

– Ты превратился в чудовище, – еле слышно прошептала Селестина.

В целом с ней так и подмывало согласиться. Чайлд унаследовал воспоминания восемнадцати предшественников, которые погибли в безликих помещениях Шпиля. Вряд ли имело значение то обстоятельство, что он не помнил, скорее всего, подробностей конкретных смертей. Сама эта последовательность выглядела чудовищным издевательством над природой. К тому же кто-то из клонов вполне мог выбраться из Шпиля живым, жутко изувеченным, но живым, и в этом беспомощном состоянии оказаться жертвой процедуры ментального слепка…

Как утверждают, слепок получается максимально четким, если делать его ровно в момент смерти, когда сканируемый мозг еще не начал разрушаться.

– Селестина права, – сказал я. – По мне, так ты даже хуже той штуковины, которую отчаянно стараешься покорить.

Чайлд окатил меня волной лазерных лучей, которые забегали по моему телу, словно подсветка прицела.

– Ты давно в зеркало смотрелся, Ричард? Между прочим, в тебе осталось мало человеческого, данного природой.

– Это всего лишь косметика, – ответил я. – Воспоминания у меня собственные. Я не намерен становиться… – Тут я замялся, мой разум затруднялся с выбором слов, поскольку был сосредоточен на решении головоломок Шпиля. – В общем, я не извращенец.

– Отлично. – Чайлд опустил голову, как бы выказывая печаль и сожаление. – Тогда возвращайся в шаттл, если хочешь. Я в любом случае пойду до конца.

– Пожалуй, так и сделаю, – ответил я. – Селестина, будь добра, открой эту дверь, и мы с тобой уйдем. Пусть Чайлд сам покоряет свой треклятый Шпиль.

Селестина вздохнула с облегчением:

– Хвала небесам! Ричард, я и не надеялась так скоро тебя переубедить.

Я кивнул в сторону двери, намекая, что пора предложить разгадку. Лично мне головоломка до сих пор казалась неразрешимой; правда, теперь, после долгого отвлечения, я как будто начинал постигать некие намеки, из которых вроде бы складывался нужный ответ.

В наш разговор вмешался Чайлд:

– А чему ты, собственно, удивляешься? Я всегда знал, что он повернет обратно, когда станет по-настоящему трудно. Он и в детстве так себя вел. Зря я думал, что с годами он изменился.

– Это ложь! – воскликнул я.

– Тогда почему уходишь?

– Да потому, что сама затея лишена смысла!

– Или потому, что задачи слишком трудные, а вызов не по плечу?