Аластер Рейнольдс - Алмазные псы [сборник litres]

– Что было дальше?

– Я поклялся не повторять ошибок Джайлса. Твердо решил, что просплю до поступления докладов от зондов и засну снова, если станет ясно, что зонды подняли ложную тревогу.

– Проспишь? – переспросил я.

Он прищелкнул пальцами, и внезапно одна из стен сдвинулась в сторону, открыв стерильное, заполненное аппаратурой помещение.

Я внимательно все разглядел.

В помещении находилась криогенная капсула той разновидности, какую Форкерей и ему подобные используют на своих кораблях, а вокруг сверкала и блестела металлом разнообразная вспомогательная машинерия. При помощи такой капсулы можно продлить обычный срок человеческой жизни (около четырехсот лет) на многие столетия. Впрочем, имелись и риски – за все, как известно, нужно платить.

– Я провел полтора века внутри этого агрегата, – сказал Чайлд. – Просыпался раз в пятнадцать-двадцать лет, когда поступал доклад от очередного зонда. Мерзкое ощущение, кстати. Чувствуешь себя стеклянным, кажется, что любое движение, любой вдох раздробит тебя на миллион осколков. Потом ощущение исчезало, благополучно забывалось, но в следующий раз все начиналось заново. – Он нарочито поежился. – По правде говоря, иногда мне чудилось, что с каждым разом ощущения становятся все острее.

– Полагаю, ваше оборудование требует настройки, – заметил Форкерей.

По-моему, его спокойствие было показным. Ультра частенько заплетали волосы в тугие косички, обозначая количество своих вылазок в межзвездное пространство – вылазок, в ходе которых им удалось справиться со всем многообразием неприятностей, подстерегавших корабли в космосе. А также эти косички символизировали те путешествия, когда по возвращении пилотов воскрешали из мертвых.

Короче, они мучились ничуть не меньше Чайлда, только не желали публично это признавать.

– Как долго ты бодрствовал? – спросил я.

– Обычно не дольше тринадцати часов. Этого хватало, чтобы понять, представляет сообщение зонда интерес или нет. Пару часов я тратил на знакомство с новостями, чтобы отслеживать происходящее во Вселенной. Но не больше, иначе желание снова влиться в городскую жизнь могло сделаться непреодолимым. Эта комната с капсулой начинала восприниматься как тюремная камера.

– Почему? – удивился я. – Ведь субъективное время наверняка летело очень быстро.

– Ричард, по твоему вопросу понятно, что сам ты никогда не прибегал к анабиозу. В заморозке ничего не осознаешь, но вот переход к бодрствованию и обратное засыпание растягиваются до вечности и полны диковинных снов.

– Насколько могу судить, ты считал, что ожидание стоит мук?

Чайлд вновь кивнул:

– Я не исключал такой возможности. В последний раз я пробудился полгода назад и с тех пор больше не подходил к капсуле. Эти шесть месяцев я собирал ресурсы и людей, необходимых для крайне необычной экспедиции.

Проекция над столешницей изменилась, изображение одной из звезд существенно укрупнилось.

– Не стану вас утомлять перечислением цифр из звездного каталога. Скажу лишь, что об этой системе никто из присутствующих – быть может, кроме Форкерея – никогда не слышал. Там не создавали человеческих колоний, никакой пилотируемый звездолет не пролетал ближе трех световых лет от нее. До недавних пор.

Изображение опять увеличилось с головокружительной быстротой.

Над столешницей повисла картинка планеты – размером с человеческий череп.

Различные оттенки серого чередовались с бурыми полосами, тут и там виднелись кратеры – следы столкновений с астероидами – и ущелья, возникшие после долгих тысячелетий выветривания. Можно было предположить наличие разреженной атмосферы: планету окружала тонкая синеватая дымка, а на полюсах торчали снежные шапки, но в целом зрелище было скорее отталкивающим. Обитаемой планета не выглядела.

– Веселенькое местечко, правда? – усмехнулся Чайлд. – Я назвал ее Голгофой.

– Чудное название. – Селестина хмыкнула.

– Как вы догадались, условия там не то чтобы привлекательные. – Чайлд вновь увеличил картинку, чтобы мы могли хорошенько рассмотреть безжизненную поверхность. – Прямо сказать, никакие. По размерам Голгофа сравнима с Йеллоустоном и получает приблизительно столько же света от своей звезды. Лун у нее нет. Сила тяжести у поверхности близка к одному g , так что разница почти незаметна. Атмосфера разреженная, содержит углекислый газ, признаков жизни не обнаружено. Радиация сильная, но это, кажется, единственное неудобство, и с ним достаточно просто справиться. Тектонически планета мертва, а астероиды не падали на нее вот уже несколько миллионов лет.

– Скукота, – протянула Хирц.

– Соглашусь, но дело не в этом. Видите ли, на Голгофе кое-что есть.

– А конкретнее можно? – спросила Селестина.

– Пожалуйста.

Из-за горизонта появилось нечто.

Высокое, темное, подробностей не разобрать. С первого взгляда показалось, это что-то вроде соборного шпиля, проступающего в утреннем тумане. Нечто приближалось и росло, приобретало очертания: узкая опора упирается в лампообразное навершие, а то восходит конусом к игольному острию…

Было невозможно определить, сколь велико это нечто и из чего оно сделано, однако не возникало сомнения в том, что это искусственное сооружение, ничуть не похожее на природное образование, будь оно биологическое или геологическое. На Гранд-Титоне бесчисленные одноклеточные объединяются, формируя «живые» башни – главные естественные достопримечательности этого мира. Башни достигают изрядной высоты и часто принимают причудливую форму, но любому ясно, что они – плод инстинктивных биологических процессов, а не сознательных усилий. Здесь же, на Голгофе, царила симметрия, не характерная для биологии, а вдобавок сооружение высилось в гордом одиночестве. Будь оно живым, на поверхности наверняка нашлись бы и другие подобные колоссы наряду с признаками соответствующей экологической среды.

А если предположить, что это горная порода, результат миллионов лет геологической эволюции, все равно на планете должно найтись что-то похожее.

Нет, эту штуку воздвигли преднамеренно.

– Здание? – осведомился я у Чайлда.

– Да. Или машина. Отсюда не угадаешь. – Он усмехнулся. – Я окрестил ее Кровавым Шпилем. Выглядит не очень-то страшно, верно? Пока не присмотришься.

Камера облетела Шпиль – или что это было на самом деле, – показывая, каков он с разных сторон. Приближение позволило заметить, что его поверхность не гладкая, что она изобилует узорами и прочими сложными геометрическими формами, а по соседству змеятся и ветвятся какие-то трубы, словно вены под кожей. Признаться, эта картинка заставила меня засомневаться: может, перед нами все-таки некое существо биологического происхождения?