Юрий Климович - Человек из «рамфоринха»

– Я помню… Это, кажется, знаменитый психиатр с вами? – Фррай уважительно ткнул пальцем в сторону плаката, висящего между меню «Обед медиков 1884 г.» и иконой «Николай II с семьей».

– Не совсем. Мы персонажи из разных веков, – улыбнулся доктор. Когда-то один из учеников подарил ему эту фотожабу, на котором были изображены Лори и врач Антон Павлович Чехов. Они стояли на фоне бушующего моря, и Чехов словно испуганно прятался за коллегу. Конечно, давно надо было выбросить эту пародию, но, с другой стороны, ни на одной фотографии Лори не выглядел так мужественно.

– Если бы я был адмиралом, то устроил бы здесь настоящие морские приливы!

– А если бы начальником ГИБДД, то показательную автопробку! – подмигнул Фррай.

«Духарной малый», – подумал доктор.

– Не будем отвлекаться. Так, возраст, опыт работы, технические регламенты… Вы можете мне рассказать, почему вас ко мне направили?

– Ну, я не знаю. А что там написано? – напрягся Фррай.

Доктор опустил глаза в текст.

– Можно, я закурю? – спросил Фррай.

– Да, курите… Что здесь? Халатное отношение к работе, неоправданное самоотключение. И еще раз. Драка, опять драка… А здесь вы были зачинщиком драки!

Фррай продолжал невозмутимо курить.

– Что-то жевал на занятиях. Демонстративные пропуски технического обслуживания… Причиной, почему вы находитесь здесь, является необходимость обследовать вас на предмет невменяемости, – подытожил Лори.

– Да, док… – протянул Фрай. – А, может, у меня депрессия?

– Вот мы и установим, на самом ли деле вы являетесь душевнобольным или просто ленивы.

– Или это потому, что я дерусь.

– А почему вы занимаетесь рукоприкладством?

– Ну, – подбирал слова Фррай. Он действительно не понимал, с какой стати его нужно было обследовать. – Я, правда, не знаю, док. Мне часто меняют этажи в корпорации, везде свои порядки… Писали же, что надо прописать сроки наказаний, если неправильно пользуются новым прибором!

В практике доктора были случаи и посложнее. Не стоит особенно доверять такому клиенту, как этот – в шляпе и с рюкзачком.

– Здесь говорится, что вы были даже арестованы. Помните? Вы были недовольны социальной несправедливостью, кажется.

– Дайте-ка взглянуть… Не за изнасилование же, – попробовал пошутить Фррай.

– Как сказать. Возможно, у вас все впереди, – доктор оставался невозмутимым. – Поэтому вам и необходимо углубленное обследование.

Фррай молчал. Он явно не понимал, с какой стати его нужно было изучать. Ну, разберите, потом соберите.

– Ну, допустим, я угодил за решетку. И вы говорите, что я псих, хотя что, разве я похож на этих… Похож? – он направил глаза в разные стороны и погонял по подбородку струйку слюны – вниз-вверх, вниз-вверх…

– А вот они думают, – и Лори кивнул на страницы файла, – что вы не в состоянии понять, что с вами происходит.

И доктор неожиданно улыбнулся.

– Не уходите от ответа, будьте откровенны: вам самому кажется, что у вас с головой все в порядке?

– На все сто, док. Если бы я сомневался, только бы вы меня и видели.

– Ну что же… – доктор задумался. Потом посмотрел в фальшивое окно с подсвеченным сбоку адмиралтейским шпилем и клочками облаков, которые никуда не плыли. Словно раннюю весну сменили белые ночи. И сказал с дежурным выражением лица:

– Вы останетесь в амбулатории на некоторое время, и мы будем за вами наблюдать. А после обследования определимся, что делать. И назначим соответствующее лечение… Подождите минутку, я позову санитара.

– Хорошо, наблюдайте. Я буду вам помогать, – нерешительно улыбнулся Фрай. Но Лори не ответил и смотрел мимо него. – У вас заколка с портретом президента «Заслона» вот-вот отвалится… Шутка!

У Максима Богатырева были полные основания гордиться собой. Он в совершенстве владел профессией слесаря-технолога, а в его аттестационном резюме стояла золотая формулировка «готов производить любые ремонтные работы». И он даже имел платиновый опцион на выкуп в «Заслоне» своего контракта, чем мог бы похвастаться далеко не каждый топ из первой сотни технологов.

Через остатки сна топ-слесарь Богатырев слушал прозрачные звуки обычного рабочего утра. Где-то далекий плач ребенка. Как-будто звуки рояля – фальшивые, наверное, играла кошка. И привычные бормотания пожилого белоруса Мысника, своего слуги. Он вставал в 6.00 и включал РТР, чтобы наверняка знать, о чем днем молиться. Так думал Богатырев, но зачем было вставать в 6.00, наверняка знал лишь один слуга. Еще важно уточнить, что он настоял, чтобы его называли Мисикс, как «надежного и заслуживающего полного доверия помощника по дому, ибо таковы обязанность и долг этой древней профессии».

По утрам, пока Богатырев еще спал, слуга занимался самообразованием и ворчал. Сегодня, судя по терминологии, тренировка мозга шла в направлении биржевого рынка: прозвучало три раза слово «контанго» и дважды – «бэквордация». После чего процесс, по-видимому, зашел в тупик, потому что стали слышны более приземленные вещи:

– Куда это годится: сегодня в полночь иду через столовую, а там свеча горит. Кто зажег? И ведь никогда не признается. А только придет с работы, первым делом: притащи-ка мне, любезный, рюмку водки… В самом деле! А если я с заботой, дескать, вам не пора пиво пить? Нет, еще не время, может ответить, я пока погожу, погожу…

Наступило было молчание, но ненадолго:

– Потом звонит приятелю и слышу: что касается неудобств, то их не перечтешь. Начать хоть с того, что я лишен возможности явиться домой в подпитии и с компанией… Обычное дело! А сам: почему ты не принес мне светлого пива? Ловлю его на встречном замахе: я как раз собирался. Молчит – попался! Потом добреет: ты уходи, заботливый Мисикс. Я уж, так и быть, сам разденусь… Ну а когда совсем развезет, то начинается —спасибо тебе, дружок, спасибо, мой старичок. Я так рад, что ты еще жив… Дружок?!

Недолгое молчание.

– Однако писано: я предпочел бы жить при мудром государе, нежели при глупом, поскольку при нем легче найти средства и способы избежать его гнева и заслужить его милость. А к невежественным не знаешь, как и подойти, так как приходится иметь дело не с ними лично, а с их слугами, но тем не менее им все равно следует служить и подчиняться, если живешь там, где они правят, ибо таковы обязанность и долг.

Недолгое молчание.

– Таковы обязанность и долг!

И в этот момент, как всегда неожиданно, врезался в городскую тишину заводской гудок корпорации «Заслон» в тональности ре минор. Казалось, отовсюду – из форточек, громкоговорителей, радиоточек, смартфонов, замочных скважин и напоминающих органы водопроводных сетей – полились тревожные звуки двадцатого концерта Моцарта для фортепиано с концертом.