Илья Новак - Demo-сфера

Голос звучал в мозгу... хотя сейчас Одома не чувствовал своего тела, ни рук, ни ног, ни головы, где этот мозг находился. Шунда висел, свернувшись, будто зародыш в теплых густых водах...

Ты будешь двигать меня?

Двигать? — подумал в ответ Шунды.

Ты можешь двигать меня. Вперед. Назад. Влево. Право. Наискось. С разной скоростью.

Теперь Одома видел всю мастерскую — для его взгляда покрывающая модуль корка стала мутно-прозрачной, хотя он был уверен, что старик и Магадан как и прежде не видят того, что внутри. Они стояли под стеной и глядели на модуль. Шунды различил и проход, то есть шлюз модуля слева от себя: две протянувшиеся вертикально узкие темные полосы.

Вперед, — подумал он. — Медленно.

Картина дрогнула и стала меняться, все поползло в одном направлении.

Стена, — сказал голос модуля в голове. — Что с ней сделать?

А что ты можешь сделать?

Могу остановиться. Могу повернуть. Могу сдвинуть ее.

Сдвинуть? Что это значит?

Значит, — сказал голос. — Значит... Разрушить. Уничтожить. Разбить. Поломать. Расплавить. Снести.

Стой.

Модуль остановился. Шунды Одома, размышляя, замер посреди сети из пузырьков.

Куда более сложная сеть — ее называли геовэб — лишь недавно освоенная, окутывала планету незримым легчайшим одеялом биомагнитного поля. Устаревшее название ее было эхосеть, потому что считалось, что она подпитывается эхом всех мировых гроз: резонансом Шумана. Двигаясь со скоростью света, резонанс кольцевой волной беспрерывно катился по планете, восемь раз в секунду ярко высвечивая на своем пути ленивые магнитные завихрения и расплывчатые пятна статического атмосферного электричества, более густые в теплых местах и разряженные в холодных; позади резонансного вала они тускнели, чуть расплываясь, а когда он в очередной раз достигал их, вновь разгорались красками. Интернет был заключен в проводах и оптоволоконных кабелях, информация хранилась на винчестерах — в жестком дискретном мире. Знаменитый протокол 7/83 позволил вложить Сеть прямиком в поле Максвелла. Здесь программы могли как существовать на отдельных серверах, так и становиться децентрализованными приложениями: распределенные по значительным областям геосети, они меняли занимаемую ими площадь, модифицируя самих себя в бесконечном поиске идеальных решений, перестраивались и самоорганизовывались, протягивали друг к другу автономные подсети для решения схожих задач, разрушали их, перерождались или умирали; вечный беззвучный шум, призрачный шелест миллиардов терабайт, единиц и нулей, стоял над планетой, и тысячи клиентов входили в геовэб посредством внешнего харда или телесных пользовательских интерфейсов.

Планетарная Сеть — штука динамическая, подвижная. Подчиняясь легчайшим, мягким течениям — флоу — непринужденному скольжению битов, легкому дыханию вечности в атмосфере цифрового кода, следуя незадокументированным, лишенным строгой математической логики эстетическим принципам, она сама себя налаживает, выстраивая фрактальные узоры, красота которых кое-кого сподвигнула на то, чтобы признать ее разумной. Геосеть сексуальна и прекрасна, как Афродита из пены, свежа и настойчива, как весенний бриз. Флоу — это естественная самонастройка динамических конфигураций, универсальная навигация, легкость перемещения от файла к файлу, от программы к программе, прозрачность интерфейса, отправляющая сознание пользователя в бесконечное путешествие через глобальную архитектуру геосети, когда поиск даже самой утилитарной информации — это творческий акт, а ее обнаружение и постижение — оргазм художественного переживания.

Хотя ума у геосети все же нет: она разумна не в большей степени, чем накатывающий на пустынный песчаный берег океанский прибой, чем дуги водяных рифелей или морозные узоры кристаллизующейся на стекле влаги. Но оптимальные маршруты прохождения данных вычисляются словно сами собой, и потому связь с частным партнером Континетпола Михаилом Раппопортом была отличной.

По вечерней улице, озаренной высокочастотными токами — сиянием светящегося над Университетами воздуха, — они уже подходили к Общежитию, когда Дану пришлось сесть на скамейку. Он сказал Нате: ‘Подожди, меня вызывают’, вытащил из кармашка на ремне телемонокль, нацепил на нос и вставил штекер-спичку в крошечное гнездо под мочкой правого уха. Его короткая черная комфорт-куртка — комфортка — несла в себе множество хитрых карманчиков, соединенных проводами отделений и вшитых в ткань микрокапсул. Монокль же был навороченный, универсальный: закрывал не только глаза, но и часть ушных раковин, чтобы доносить до пользователя звуковой ряд, а еще от дужки вниз шла проволока с каплей микрофона на конце.

Его телесный комп, собственно говоря, не представлял собой ничего такого уж супер-высокотехнологичного. Что может быть проще, чем имплантировать в позвонок крошечную серебристую фитюльку, голографический винчестер на пару терабайт? Проц под правой лопаткой — тоже нехитрое дело. Нет, конечно, есть технологии и куда более простые, но и эта — не последний писк хай-тека.

Пока что на планете насчитывалось не так уж много пользователей геовэба. Существовали интерфейсы, реагирующие непосредственно на ментальное усилие, на изменения бета-ритмов, но у Дана была обычная сенсорная пластина, подключенная к телемоноклю оптоволоконным шнурком. По ней приходилось водить пальцами или коротким пластиковым стрекалом, соединяя линиями квадраты с различными буквами и цифрами и отдавая таким образом команды.

Для максимальной интерактивности лучше всего лежать в емкости с жидкостью, удельный вес которой равен весу человеческого тела, имеющей такую же температуру, в изолированном помещении. Но и так было хорошо.

Хотя не очень: он чувствовал дуновение ветерка, ощущал ягодицами и спиной скамейку, а это отвлекало. Впрочем, ощущения казались далекими, их почти заглушали два потока синхронизированной информации, которыми монокль наполнял уши и глаза. Эмблема геовэба — голубой шарик, заключенный в круглую клетку из пересекающихся под прямым углом тонких белых линий — мигнула и исчезла.

Далеко внизу был электронный Парк — не только здания с офисами и игровые сектора, но еще и музеи, галереи, интерактивные библиотеки, базы данных по искусству, науке, истории, архивы, фонотеки и фильмотеки. В каждом здании имелись выходы на БГБиблиотеку. Когда Антикопирайт победил, оцифровано было все — книги, фильмы, музыка, исторические и футурологические исследования, каталоги, научные труды, своды законов, нормативы и инструкции; в сети происходили конкурсы, выставки, симпозиумы, искусствоведческие, научные и правовые дискуссии, постепенно здесь были зафиксированы все словари, учебники, энциклопедии и сочинения умнейших мыслителей, все идеи, понятия и образы... В основе Парка лежала программа Большой Гипертекстовой Библиотеки имени Лейбница и Нельсона. Там посредством перекрестных ссылок от статей к художественным образам, от тех к научным теориям, от теорий — к схемам и чертежам, от схем к сводам законов и каталогам, от которых ссылки вели к оцифрованным картинам, голографическим изображениям статуй, записям спектаклей, старинным или новым фильмам, и так далее, и так далее — посредством этой сверхсложной паутины ссылок БГБ включала в себя всю созданную людьми инфо-массу. Суперплотная связность, когда всё имеет связь со всем, победила инфо-энтропию: импликативный порядок в БГБ был суперстабильным, никакая информация там никогда не терялась, никуда не пропадал, хотя найти ее зачастую было и сложно. Сфера разума, некая рассеянная и всепроникающая субстанция, раньше имевшая скорее умозрительный, неявно-мистический вид, проявилась в Интернете, влилась в него, как вода в бутылку, и Данислав периодически принимался, задумчиво хмуря лоб, размышлять о том, что Сеть — это воплощенная ноосфера. Впрочем, у данной мысли не было продолжения. Этакая многозначительная философическая максима, из которой он не мог вывести никаких дальнейших интересных умозаключений.