Игорь Сотников - Гиперпанк Безза… Книга первая

– Посмеялись и хватит. – Вдруг обращается к Олдбою отступник, хрясь и сбивая его со смешливого толка, и заодно вгоняя в полнейшее непонимание того, что это сейчас такое было и решило происходить. Неужто, этот тип посчитал себя настолько ЧСВ (человеком самой высокой культурной помеси, с самой завышенной самооценкой, которой сопровождается вся жизнь таких людей и актёров, как белая кость в горле всех не таких, как они шлюдей), что решил выступить для него классификатором времени, определяя для него границы и пределы проявления качеств жизни. А такого ни один представитель поколения мобил, Олдбой, не потерпит, как бы это не когнитивило с их апгрейтом. В общем, овердофига на себя берёт этот отступник, недосуг думать, кто он ваще такой.

О чём прямо сейчас ему будет поставлено перед фактом, как только Олдбой свой язык вытащит не оттуда, куда он его сейчас засунул в одностороннем порядке, как можно было подумать отсталым и погрязшим в консервативности взглядов умом, а так-то он у него застрял между огрызками невысказанных и скопившихся во рту слов и зубами. Но отступник видимо вообще решил … быть самым тут инициативным, подвергая Олдбоя буллингу, сюжетя его по только своему усмотрению. И Олдбоем входит в свой список понятия того, что отступник такой из себя типаж нераспространённый и шизующий на собственной обособленности от вайба вокруг, регрессирующий на своём ностальжи по отстою, всем этим руководствуясь, вдруг себе надумал инициативу подвергнуть его бодишеймингу. А так империть себя Олдбой никому не изи на изи не даст, и он…Так свой хайкающий рот и не раскрыл, так как отступник не даёт ему никакой возможности быть высказанным.

– Ну а теперь я хотел бы услышать более существенные доказательства того, что вы этот вы. – Сложив руки перед собой, обращается отступник к Олдбою.

– Я? – с почему-то удивлением переспрашивает Олдбой.

– Именно вы. – Говорит с усмешкой отступник. – Или тут ещё есть кто-то, кто претендует на это вы? – Уже со своим зарядом веселья интересуется отступник, бросив взгляд по сторонам, типа в поиске того, кто мог бы претендовать, и даже с большим успехом, на роль этого вы. На что Олдбой смотрит без всякого довольства. – Загадками говорите. – Даёт ответ Олдбой.

– А вы ими отвечаете. – Следует ответ отступника.

– И что я должен показать, чтобы быть принят за того, кем нужно? – задаётся вопросом Олдбой.

– А что вы считаете нужным. – Говорит отступник. – Что убедит меня в том, что вы есть тот, кто есть и мне нужен.

– Это необязательно связующие между собой вещи. – Отвечает Олдбой.

– Может быть и так. А вы движетесь в правильном направлении. – Говорит отступник.

– Бывает, что плутаю.

– Догадываюсь. – Отвечает отступник.

– Куда же мне свернуть? – спрашивает Олдбой.

– Вы ещё спрашиваете?! – удивляется отступник.

– Тебя, нет, себя, бывает. – В один момент резко реагирует Олдбой, задержавшись взглядом вызова на отступнике. От которого тот не уходит и Олдбой после фиксации своего взгляда на отступнике, делает другой заход к отступнику.

– А если ты? – задаётся вопросом Олдбой.

– Только после вы. – Тут же следует реакция отступника.

– Да вы…– замалчивает как надо свой эмоциональный нарочито посыл Олдбой. На что от отступника следует ничего другого. – Ну так на то оно и моё вы.

– Тадысь вы. – Ставит точку в этой части разговора Олдбой и делает примирительное заявление. – На голодный желудок не в ту сторону рассуждается.

– Тогда и мне такой же латте и мафин, что и вам. – Следует ответ отступника. Что опять в Олдбое вызывает нервную дрожь в лице. Но и только. И он решает на всю эту ситуацию и поведение отступника смотреть с иронической позиции.

– Здесь вроде как самообслуживание. – Делает уточняющее пояснение Олдбой.

– Вы в этом уверены? – не верит своим глазам и ушам в ответ отступник, явно специально, проверяя Олдбоя на его олдбойство.

– Я не обязан никому ничего объяснять и доказывать. – Следует ответ-агрессия от Олдбоя.

– А если это есть триггер для нахождения между нами понимания? – прищурившись, на полтона понизив свой голос, задаётся этим вопросом отступник, заставляя Олдбоя заново начать к нему присматриваться и искать в нём то, что его для себя раскроет. Так они некоторое время присматриваются даже не друг к другу, а к тому, что всё это может значить, и через своё, никак не обозначенное время, Олдбой выходит из этой ситуации и из-за стола со словом: «Ладно, быть».

Когда же Олдбой через уже другое некоторое время возвращается к столу с разносом в руках, нагруженным всякой питательной всячиной в твёрдом и жидком исполнении, то отступник его встречает интересным замечанием. – Вы уже совсем близко остановились от того, чтобы быть признанным за того человека, кого я ожидаю.

– И чего не хватает? – спрашивает Олдбой.

– Как и всегда, – с усмешкой говорит отступник, чуть ли не разводя свои руки в сторону, – какой-нибудь мелочи, которая свойственна только тебе одному, и она тебя провоцирует быть тем самим собой, за кем закрепилось именно такое идентификационное знание. – Отступник замолкает и ждёт ответа Олдбоя. Олдбой на этот раз не спешит демонстрировать скорость работы своего процессора и оперативной памяти, а он зависающи задерживается во внимании к какой-то в себе детализации памяти, после чего вскидывает свой взгляд и, глядя на отступника исподлобья, спрашивает его:

– Ты что-нибудь слышал о конфликте бога?

– Ты может имеешь в виду парадокс всемогущества? – переспрашивает Олдбоя отступник.

– Скажем так, своей особенной интерпретации этого понятия всемогущества. – Говорит Олдбой, и так как отступник только пожимает плечами, то он снова берёт слово. Что, видимо, у него любимое дело, раз он так изыскивает многогранными самовыражениями, оттисками звучаний словосочетаний и носится с ними.

– Тогда слушай. – Говорит Олдбой, берёт чашку с однозначно с каким-то оттенком фруктового выражения смусси, поздравляет с ним себя в своём вдохновенном глотке внимания к сочности жажды, демонстрирует эффект визуального и зрительного нерва, и само собой, звучно объявляет торжество прогресса, деля с ним так радость своего бытия, и только затем, после обязательного для такого рода моментов сопроводительного действия, смакования этого момента, где он фиксирует обзорным зрением, как его напутствие отразилось на лицах посторонних людей, отставляет чашку.

Ну а как только это церемониальное действие было выполнено по всем лекалам человека-фри от всего суетного, не терпящего любого рода принуждения и уж не дай отдельный вселенский разум принять за неизбежное то, что можно изменить ново актуальностью и чтобы он не следовал в фарватере чьей-то, даже самой трендовой мысли от Помучи, Олдбой берётся за свой рассказ.