Мерси Шелли - Паутина

Однако рыжеволосая не сдавалась. На смену удивлению пришло любопытство — настоящее, именно такое, на какое и была рассчитана моя последняя игра с бумажными изданиями. Незнакомка повертела книгу, внимательно разглядывая ее со всех сторон. Потом попробовала чистые листы на ощупь, посмотрела на просвет… И вдруг проделала нечто, из-за чего я готов был тут же броситься к ней. Приподняв полу плаща и слегка пригнувшись, она заслонила от света руку с книгой и голову.

Невероятно! Даже среди моих знакомых-литераторов, собаку съевших на всевозможном авангарде, нашелся лишь один, кто догадался. Сборник «Голоса тишины» можно было читать только в темноте, а самый интересный эффект достигался при слабом лунном свете. На обычном свету книга выглядела так, словно ее сшили, забыв напечатать.

Идея этой шутки возникла, когда Рита экспериментировала со светляками, пытаясь создать из бедных насекомых с фонариками нечто жуткое под названием «биодисплей». Никакие чудеса виртуальности не затмят в моей памяти ту ночь: мы вдвоем после шумной вечеринки возвращаемся домой, открываем дверь квартиры… и попадаем в космос. Некоторые из огоньков мигают, другие горят ярко и непрерывно, и почти все медленно двигаются, так что кажется — комната вращается, меняет форму, словно брошенный с высоты шелковый платок. Иногда какой-нибудь из светляков перелетает от стены к стене или падает с потолка. Самое большое созвездие зеленоватой руной горит на сетке форточки…

Рита дулась на меня еще три дня после той ночи, полагая, что перед уходом на вечеринку я нарочно открыл контейнер со светляками. Отчасти в качестве попытки к примирению я и попросил ее помочь с «ночной книгой». Она отнеслась к этому как к очередной бессмысленной причуде «человека архаичного». Но была рада, что я сделал шаг навстречу биотехнологии. Ей не составило труда вывести фосфоресцирующих бактерий, подходящих на роль типографской краски. Питанием для них служила бумага особого состава. В том экземпляре сборника, что хранился у меня дома, несколько букв одного из стихов светились не белым, как остальные, а красным — в этих местах на лист упали Ритины слезы.

Незнакомка опустила плащ. По тому, как торжествующе вскинулась рыжая грива, было ясно, что женщина разгадала загадку. Она расплатилась в кассе и вышла на улицу. Еще раз пролистала «пустую» книжку при дневном свете, подкинула ее на руке и положила в сумочку. И тут же перебежала Невский на красный свет, перед самым носом у ревущего потока, оторвавшись от меня на добрых сто метров.

Я снова нагнал ее перед Гостиным Двором. И вовремя: она свернула с проспекта и дальше пошла мелкими улицами, часто сворачивая. А минут через двадцать такого плутания и вовсе нырнула под низкую арку какого-то двора. Я решил, что дальше идти не стоит — видимо, здесь она живет.

Немного потоптавшись перед аркой, я собрался уже уходить, но тут заметил, что место мне совершенно незнакомо, а дороги я не запомнил. Я всегда плохо ориентировался в пространстве, а если шел с кем-то или за кем-то, то вообще переставал следить, куда иду.

Я оглянулся. Ни таблички с названием улицы, ни номера дома. На противоположной стороне — закрытый на ремонт магазинчик, на его стеклянной витрине — марки компьютеров и названия программ. В одном углу стекло разбито, и от «WINDOWS» осталось только «WIND». Я почувствовал, что ноги у меня промокли и замерзают. И решительно направился к арке.

Проходной двор привел меня в глухой колодец с помойкой в углу и обшарпанной вывеской «Oldies» над дверью в подвал. Я автоматически посмотрел на небо, обрамленное стенами колодца-двора, и двинулся к подвалу, приготовившись к худшему.

Как минимум, это могло оказаться дешевым ночным клубом с толпой окосевших юнцов, с крутящимися на потолке голографическими калейдоскопами «цифровой кислоты» и со странной музыкой, в которой я давно перестал разбираться. Окончательно я понял свою отсталость в вопросах музыки, когда в моду вошел «ангельский голосок». Барменша «Софита» для начала дико расхохоталась, когда я спросил, кто это играет на органе в их Нет-кафе. А потом объяснила, что это озвучка одного из сетевых информационных каналов. У какого-то московского миджея однажды произошел такой глюк: он по ошибке запустил плеер не на звуковом файле, а на графическом. Файл был до этого сильно пожеван неким вирусом, и видимо потому заиграл. Звук миджею понравился, он стал экспериментировать. А когда сделался известным, секрет разболтал по пьяни, и «ангельский голосок» стали крутить повсюду. «Ну и что же сейчас играет?» — спросил я у барменши, слушая свиристящие переливы на высоких тонах; это и вправду ассоциировалось с ангелами. «Политические новости Левкина, у него стрим плотный», — отвечала она.

Позже, во время редких посещений баров и клубов, я натыкался на еще более странную музыку — очень медленную и аритмичную, с неожиданными резкими «побоями» примерно раз в полминуты. Это оставляло еще более сильное ощущение дурдома.

Но и дешевый клуб с музыкой был бы не самым худшим вариантом. Со слов Риты я знал, что в городе существуют особые подпольные театры, в которых все зрители перед представлением вдыхают «микроскоп», и дальше с ними происходит нечто необыкновенное. Сам я никогда не видел даже рекламы подобных заведений. Рита в них тоже не бывала, но утверждала, что люди попадают в них нестандартными путями. Открывая дверь под вывеской «Oldies», я думал о том, что попал сюда вполне нестандартным путем и что мое неуемное любопытство вполне заслуживает не только магического театра, но и хорошего удара по затылку в темном подъезде. Или, с учетом прогресса — электрического удара охранной системы, которая настроена так, чтобы отличать жильцов данного подъезда от чужаков.

Против моих опасений, «Oldies» оказался стильным баром в духе ретро. Фотографии рок-музыкантов прошлого века в перевернутых водопадах сигаретного дыма, деревянные скамейки и столы, и та самая музыка семидесятых, которая так зацепила людей моего поколения — от всего этого меня вмиг прошибло потом и ностальгией.

Незнакомка сидела у бара с кружкой пива и болтала с барменом. Я проскользнул в угол.

Здесь можно было сидеть долго из-за одной только музыки: сначала TRex, потом Джим Моррисон, потом Eagles… Правда, знаки времени проникли и сюда. Через зал прошли с пивом две совершенно одинаковые девушки в больших очках — в прошлом веке их сочли бы двойняшками, но теперь вариантов было больше. В данном случае стандартный вопрос «общие гены, общий хирург или общий кумир» отпал сам собой, когда очкастые девицы сели под портретом Дженис Джоплин, который они могли бы с таким же успехом назвать своим.